Размер шрифта

Граф Сардинский: Дмитрий Хвостов и русская культура - стр. 47

Соображу, совокупляю;

Причины тварей бытия?

Как в вечность погружены годы,

И как несущи в мире роды

В одно сливает мысль моя.

Кто мной в полете управляет,

Кто ум на холмы устремляет,

Кто чувства обуздает власть;

Какой влияние денницы

Свершать непреткновенно часть,

Кто славит в быстроте границы?

Мой дух высокопарный, смелый,

Имеет в подвиге пределы,

Не льзя разплесть всех таинств вервь!

В себе я образ твой вмещаю,

Тобой себя я освящаю,

Но что пред Божеством я? – Червь.

Когда Тебя постичь дерзаю,

Разсеюсь в числах – исчезаю

И горды мысли обращу,

Святых недоступая трона

Я Бога в сердце отыщу,

Средь веры чистой и закона.

Как разум наш ровнять с Тобою,

Что постиженья дар с судьбою?

Что луч высокаго ума?

Что сила мысли быстротечной

С премудростью Твоею вечной?

Как блеск – как лунный свет – как тьма!

Начально существо, простое,

Без числ, без мер, одно святое,

Создавше в чине естество

Кто может взор Тобой насытить

Непостижимо Божество?

Как тайны сметь Твои похитить!

Пространства Царь без меры сущий,

Конца, начала не имущий,

Вина движенья, бытия;

Кто Хаоса облек ничтожность,

В великолепие огромность,

Кто перстом обращает вся.

Всеместный дух безлетен, вечен,

Премудр и благ и безконечен;

От Мира отогнавший тьму.

С Небес гремящий в гневе строгом,

Кого нельзя понять уму,

Кого все величают Богом!

(Новости. 1799. Июль. С. 195–209)

Дочитали до конца? Обе редакции? Спасибо от имени графа! Согласитесь, коллега, что совсем не плохо. Мне особенно понравилась «физико-теологическая» строфа о миллионах солнц (дань ломоносовской традиции[93]), а также строфа в первой редакции о саде природы, в которой упоминаются «и лев и крот и кит ужасный» (я, кстати сказать, заметил, что Хвостов любил кротов: они у него часто ползают по стихотворениям[94]; но главное – какой широкий космологический диапазон был у Дмитрия Ивановича: не только песчинка и солнца, червь и Бог, но еще и подводные и подземные обитатели!). Ну и, конечно, последняя строфа первой редакции хвостовской оды ни в чем не уступает первой строфе державинской:

О Ты, пространством бесконечный,

Живый в движеньи вещества,

Теченьем времени превечный,

Без лиц, в трех лицах Божества,

Дух всюду сущий и единый,

Кому нет места и причины,

Кого никто постичь не мог,

Кто все Собою наполняет,

Объемлет, зиждет, сохраняет,

Кого мы нарицаем – Бог!

Как же отнесся к хвостовской оде Гаврила Романович? Следуя пылкости своего нрава. Биограф Хвостова писал, что Державин готов был жаловаться царю на Хвостова за «дерзость и литературное ворство», но потом раздумал [Колбасин: 152]. Видимо, Хвостов послал ему свою оду и ждал от него благодарности и похвал. Ответом же стала злая и остроумная эпиграмма «На Самхвалова»:

«Как нравится тебе моя о Боге ода?» –

Самхвалов у меня с надменностью спросил.

«Я фантастическа не написал урода,

О коем нам в письме Гораций говорил,

Но всяку строку я набил глубокой мыслью

И должный моему дал Богу вид и рост». –

То правда, я сказал, нелепицу ты кистью –

И быть бы где главе намалевал тут… хвост

[Державин: III, 406].

Иначе говоря, Хвостов создал Бога по своему (неказистому) образу и размеру![95] Хвостов, в свою очередь, обиделся и выразил где-то упрек Державину «в необработанности таланта или в недостатке образования» [там же: 407]. Сразу последовал грозный и грубый ответ:

Ты, прав, что я никак в манеже не учился,

Страница 47

На следующую страницу