Граф Монте-Кристо. Том 2 - стр. 22
– Вы видите, баронесса, – сказал Моррель, с благодарностью улыбаясь графу.
– Притом же, мне кажется, – сказал Данглар, с насильственной улыбкой, плохо скрывавшей его хмурый тон, – у вас и так достаточно лошадей.
Было не в обычае г-жи Данглар безнаказанно спускать подобные выходки, однако, к немалому удивлению молодых людей, она сделала вид, что не слышит, и ничего не ответила.
Монте-Кристо, у которого это молчание вызвало улыбку, ибо свидетельствовало о непривычном смирении, показывал баронессе две исполинские вазы китайского фарфора, на них извивались морские водоросли такой величины и такой работы, что, казалось, только сама природа могла создать их такими могучими, сочными и хитроумно сплетенными.
Баронесса была в восхищении.
– Да в них можно посадить каштановое дерево из Тюильри! – сказала она. – Как только ухитрились обжечь эти громадины?
– Сударыня, – сказал Монте-Кристо, – разве можем ответить на это мы, умеющие мастерить статуэтки и стекло тоньше кисеи? Это работа других веков, в некотором роде создание гениев земли и моря.
– Вот как? И к какой примерно эпохе они относятся?
– Этого я не знаю; я слышал только, что какой-то китайский император велел построить особую обжигательную печь; в этой печи обожгли, одну за другой, двенадцать таких ваз. Две из них лопнули в огне; десять остальных спустили в море на глубину трехсот саженей. Море, зная, что от него требуется, обволокло их своими водорослями, покрыло кораллами, врезало в них раковины; на невероятной глубине все это спаяли вместе два столетия, потому что император, который хотел проделать этот опыт, был сметен революцией, и после него осталась только запись, свидетельствующая о том, что вазы были обожжены и спущены на морское дно. Через двести лет нашли эту запись и решили извлечь вазы. Водолазы в особо устроенных приспособлениях начали поиски в той бухте, куда их опустили; но из десяти ваз нашли только три; остальные были смыты и разбиты волнами. Я люблю эти вазы; я воображаю иногда, что в глубину их с удивлением бросали свой тусклый и холодный взгляд таинственные, наводящие ужас, бесформенные чудища, каких могут видеть только водолазы, и что мириады рыб укрывались в них от преследования врагов.
Между тем Данглар, равнодушный к редкостям, машинально обрывал один за другим цветы великолепного померанцевого дерева; покончив с померанцевым деревом, он перешел к кактусу, но кактус, не столь покладистый, жестоко уколол его.
Тогда он вздрогнул и протер глаза, словно просыпаясь от сна.
– Барон, – сказал ему, улыбаясь, Монте-Кристо, – вам, любителю живописи и обладателю таких прекрасных произведений, я не смею хвалить свои картины. Но все же вот два Гоббемы, Пауль Поттер, Мирис, два Герарда Доу, Рафаэль, Ван-Дейк, Сурбаран и два-три Мурильо, которые достойны быть вам представлены.
– Позвольте! – сказал Дебрэ. – Вот этого Гоббему я узнаю.
– В самом деле?
– Да, его предлагали Музею.
– Там, кажется, нет ни одного Гоббемы? – вставил Монте-Кристо.
– Нет, и, несмотря на это, Музей отказался его приобрести.
– Почему же? – спросил Шато-Рено.
– Ваша наивность очаровательна; да потому, что у правительства нет для этого средств.
– Прошу прощенья! – сказал Шато-Рено. – Я вот уже восемь лет слышу это каждый день и все еще не могу привыкнуть.