Граф Феникс. Калиостро - стр. 45
– Указ совершенно и давно готов! – доложил князь Кориат. – Но ваше превосходительство не удосуживались бумаги вообще просмотреть, потому и на благоусмотрение ваше никак не мог я представить указа.
– Хорошо, любезный князь, я знаю ваше мастерское перо! Положите указ в мою малахитовую портфель, и я сейчас свезу его государыне! Кто в приемной? Много ли просителей?
– Весьма много. Как насчет дел в Сенате, так и по театральной дирекции. Поставщики по счетам. За постройку париков.
– Хорошо, хорошо! Скажи им, что сегодня приема не будет, не будет!
– Осмелюсь доложить, многие уже на четвертый прием являются с крайними нуждами.
– Не могу, милый князь! Я должен сейчас же во дворец ехать. Государыня гневается, и письмо ее холодностью исполнено. А просителям скажи что-нибудь… Успокой их. Ты умеешь… А я сейчас…
Камердинер появился и с таинственным видом доложил, что госпожа Габриэлли весьма волнуется.
– Ах, Боже мой! Где она? В кабинете? – всполошился Иван Перфильевич.
– Так точно, в кабинете, ваше превосходительство.
Елагин повернулся несколько раз перед простеночным зеркалом, которое отразило приземистую, коротенькую фигурку старика с длинными руками, с отвислым брюхом, в поношенном, вышедшем из моды кафтане со звездой на груди. Оправив жабо и парик, Иван Перфильевич горошком покатился в секретный кабинет, где ожидала его итальянская певица. Приятная мысль о свидании с прелестницей, однако, соединялась с некоторым страхом. Елагину хорошо был известен неукротимый и взрывчатый южный характер Габриэльши.
Несчастный танец
Кабинет представлял собой довольно просторный покой, устланный ковром, с мягкой мебелью, покойными софами, камином, фарфоровыми статуэтками, изящными ширмами, безделушками и скорее походил на интимную гостиную модницы, чем на комнату, предназначенную служить сенатору и статс-секретарю. Потолок был расписан довольно откровенной античной манерой – в нем изображалась нагая улыбающаяся Афродита, смотрящаяся в зеркало, которое держали перед ней крылатые Эроты[75]. У ног богини сидел мускулистый, курчавый и низколобый влюбленный Геракл[76]; львиную шкуру и дубину его тащили прочь, пыхтя от натуги, другие крылатые божки. Геракл дерзновенной рукой касался прозрачного шарфа, наброшенного на пышные бедра богини…
Но это мифологическое изображение всюду сопровождали какие-то мистические знаки. Так, Афродита сидела в солнечном диске, а ноги ее опирались на луну. Над головой ее блистали семь звезд. Между грудей висел золотой пламенеющий треугольник. Оправу зеркала, в которое она смотрелась, составлял змей, кусающий себя за хвост.
Иван Перфильевич застал Габриэльшу сидящей на софе и нетерпеливо бьющей ногой о ковер. Очи и щеки итальянки горели. Пальцы рвали кружевной платок. Она казалась львицей, готовой тотчас прянуть на жертву ярости своей. Одета была актриса чрезвычайно ярко и роскошно, в тюрбане с перьями, осыпанном бриллиантами. Бурно дышащая под кисеей ее мощная грудь, казалось, рвалась из тесного платья.
Едва ли не к самой императрице входил Иван Перфильевич с таким страхом и почтительностью, с каким приблизился к певице. Он весь расплылся в сладчайшей улыбке, склонил голову набок и как-то вилял полами кафтана, точно провинившийся пес хвостом.
– Прелестна, как весеннее утро, росой опрысканное! Очаровательна, как духовитый куст роз, распустивших распуколки