Градуал - стр. 29
Был ли этот остров, чей одетый цветами обрыв мы сейчас огибали, одним из тех, которые можно разглядеть с суши? Далеко ли мы успели отплыть от угрюмого Квестиура, пока я напивался, чтобы заставить себя уснуть, а потом спал? И вообще, сколько я проспал?
Хоть и мирно отойдя ко сну, крепкому благодаря виски, ночью я все же несколько раз просыпался, первый раз чтобы посетить туалет, а затем пребывал в состоянии полувозбуждения-полудремы, пока дневной свет не озарил небо в иллюминаторе. Я отыскал свои часы – они показывали привычное время, в которое дома я обычно выбирался из кровати и отправлялся на поиски завтрака. Вот и хорошо, я не хотел бы проспать весь день.
Умываясь и одеваясь как можно быстрее, я тем временем заметил, что в каюте уже имеются двое часов или два хронометра, встроенные в стену возле двери. Одни показывали то же время, что и мои наручные часы, другие же опережали их более чем на четыре часа. Я решил, это должно означать, что мы пересекли за ночь одну или несколько часовых зон.
На обоих циферблатах имелись надписи, истолковать которые я не смог. Вероятно, на островном народном языке. Те, что слева, были надписаны «Mutlaq Vaqt», правые – «Kema Vaqt».
Одевшись, я тотчас же покинул каюту и заспешил к трапу, надеясь найти проход на одну из верхних палуб. По пути мне встретилось несколько оркестрантов, но останавливаться и заговаривать я не стал. Отыскав дверь, я шагнул из внутренних помещений корабля прямо на ослепительный, жаркий солнечный свет. Белые корабельные надстройки отражали это сияние, и я вскинул руку ко лбу, чтобы защитить глаза, но еще раньше успел заметить то, в поисках чего и вышел наружу.
Мы шли проливом, настолько прямым и окаймленным столь ровными обрывами, что он мог быть только искусственным. Ширины канала как раз хватало для нашего корабля, зазор оставался небольшим. На обрывах, служивших каналу стенами, виднелись кое-где голые проплешины, отливающие каменным блеском, но остальное сплошь покрывали пышные заросли кустов, цветов и лиан. Долетающие оттуда ароматы чуть не сбивали с ног.
Видно было, что впереди обрывы скоро заканчиваются, и за ними простирается открытое море. Скоро судно достигло конца прохода, и когда мы его покинули, я смог оглянуться и увидеть, что вдоль острова, который мы миновали, тянется линия гор, а канал представляет собой углубленную и расширенную долину. Горы раскинулись в обе стороны, насколько хватало глаз.
В бухте, которую мы пересекали, лежали в дрейфе другие суда. Стоило нам покинуть устье канала, как ближайшее начало разворот, а потом направилось ко входу. Это был какой-то длинный паровой сухогруз с низкой осадкой; на палубе его возвышались два больших крана. Темную кормовую надстройку покрывали пятна, а корпус пестрел пробивающейся сквозь краску ржавчиной. Суда обменялись сиренами, и к нам долетел запах угольной пыли.
Я заметил, что у фальшборта кто-то стоит, и узнал Ганнера, виолончелиста, с которым мы иногда вместе играли на концертах и звукозаписях. Обрадовавшись знакомому лицу, я подошел к нему.
– Похоже, мы прошли уже большой путь, – обратился я к Ганнеру. – Вы, часом, не знаете, где мы?
– Вы поздно встали, – неожиданно отозвался тот.
– Почему вы так решили?
– Вы пропустили информационное собрание утром, после завтрака. Один из судовых офицеров описывал наш маршрут.