Гойя, или Тяжкий путь познания - стр. 37
Он не знал, обсуждает ли дон Мигель с ней государственные дела и проявляет ли она вообще к ним интерес, но вел себя с ней так, будто это она из своего салона, со своего подиума вершит судьбы Испании. Первые, осторожные шаги на пути к миру не увенчались успехом; Париж отнесся к ним с недоверием. А между тем священник, пользующийся благосклонностью инквизиции, и элегантная дама, хозяйка одного из самых блестящих салонов Европы, могли бы совместными усилиями вести более непринужденную, непредвзятую и потому более успешную политику в отношении Парижа, чем государственные мужи. Дон Диего намекнул, что обладает определенными рычагами влияния в Париже, что у него есть связи с французскими политиками, недоступными для других. Осторожно, расточая изысканные любезности, он попросил ее совета, предложил заключить с ним союз. Умная Лусия не могла не заметить, что политика для него в данном случае – лишь средство для достижения других целей. И все же избалованной даме льстили доверие образованного, мудрого и влиятельного аббата и та сложная, тонкая роль, которую он ей предлагал. В многозначительном взгляде ее раскосых глаз дон Диего впервые прочел серьезный интерес к себе.
Но затем лицо ее приняло выражение усталости: было уже поздно, а донья Лусия любила поспать. И она удалилась, захватив с собой Пепу, которой нужно было привести себя в порядок.
Дон Мануэль и Гойя продолжали беседу. Ничего не замечая вокруг, они пили и были заняты собой.
– Я твой друг, Франчо, – говорил герцог. – Друг и покровитель. Мы, испанские гранды, всегда покровительствовали искусству, а у меня есть чувство прекрасного. Ты же слышал, как я пою. Мы с тобой одной масти, мы – птицы одного полета, ты и я, художник и царедворец. Ты ведь из крестьян, верно? Из Арагона, это слышно по твоей речи. У меня мать дворянка, но – между нами говоря – я тоже из крестьян. Я достиг больших высот и добьюсь того же для тебя, можешь мне поверить, дорогой мой Франчо. Мы – мужчины, ты и я. В этой стране не так уж много мужчин. Как гласит поговорка, «Испания рождает великих сынов, но быстро теряет их». Так оно и есть. А причина тому – войны. Настоящих мужчин остается все меньше и меньше. Мы с тобой в числе этих счастливчиков. Потому-то мы у женщин нарасхват. Грандов при дворе – сто девятнадцать, а мужчин всего двое. Мой отец говорил мне: «Мануэль, бычок ты мой!» Он называл меня бычком и был прав. Но тореадора на этого бычка еще нет. Он еще не родился на свет. Я тебе так скажу, дорогой мой дон Франсиско, друг мой Франчо: удача – вот что главное. Счастье не приходит к человеку, его нужно иметь за пазухой. Счастье – это свойство, это как часть тела, например нос, или нога, или задница. Либо оно у тебя есть, либо его нет. Ты мне нравишься, Франчо. Я умею быть благодарным, а тебе я кое-чем обязан. У меня всегда был верный глаз, но видеть по-настоящему научил меня ты. Кто знает, приглянулась бы мне эта вдовушка, не будь твоего портрета, или нет! И кто знает, распознал бы я в этой женщине богиню без твоего портрета или нет! Кстати, где она? Похоже, ее здесь нет. Ну ничего, она скоро вернется. Фортуна от меня не уйдет. Я тебе скажу: эта сеньора Хосефа Тудо – женщина что надо! Она словно создана для меня. Хотя что я тебе говорю? Ты и сам это знаешь. Она умна, развита, говорит по-французски. Больше того – ей тоже не чуждо искусство, она дружит с Тираной. И не трубит об этом на каждом углу, потому что скромна. Сеньора Тудо – одна из очень немногих настоящих дам. Сколько в ней музыки – это может увидеть лишь человек, очень ей близкий. Но настанет день – или, скорее, ночь! – когда я услышу эту музыку. Впрочем, она уже наступила, эта ночь, как ты думаешь?