Гойда - стр. 29
Алексей поджал губы и кивнул.
– Как бы в том измены не углядел государь наш светлый, – хмуро произнёс воевода.
– И долго царь в состоянии таком пребывать будет? – спросил Фёдор, вызывав лишь улыбку у своего отца.
Алексей помотал головой и пожал плечами, усмехнувшись в свою густую бороду.
– Ты, Федя, зоркий, – довольно произнёс Басман-отец. – Главное, смотри – ежели видишь государя в скверном духе, так будь тише воды, ниже травы, да ещё лучше – заслугу перед царём имей за собой. Того держаться будешь – сбережёшься. На батьку своего посмотри – на службу пришёл, безродный проходимец. А теперь? Думный боярин, да в свойстве с самим государем!
Алексей будто бы от преизбытка гордости ударил себя в грудь.
– И то верно, – кивнул Фёдор. – Не пора ли нам матушке весточку послать?
Басман-отец вытер рот тыльной стороной ладони, закивал:
– Точно, Федька! Всё хотел собраться, да дел невпроворот, и всё никак. Небось места не находит себе голубка наша.
Фёдор откинулся назад, выглядывая из-за стола. У выхода стоял парнишка в шапке набекрень. Заметив, что глядят на него, он тотчас же подбежал к Басмановым, снимая шапку и кланяясь.
– Писать обучен? – спросил Фёдор.
Парень свёл брови и замотал головой.
– Я в минуту сыщу, кто обучен, – пробормотал холоп.
– Сыщи же и пошли его к отцу моему в покои. Да гонца сыщи, пусть тоже явится, – приказал Фёдор и отмахнулся.
Басмановы же продолжили трапезу. Бояре уже зашумели – то были споры, разговоры, раскатистый басистый смех. Не раз поднимались серебряные чаши. Мужчины бились ими, выкрикивая тосты. Серебряные блюда да глиняные кувшины уже опустели, и слуги государевы, пресытившиеся и увеселённые застольной беседой, расходились восвояси. Так и Басмановы отправились в покои Алексея. У входа уже стоял писец. Через узкое плечо его была перекинута сумка из дублёной кожи. Из приоткрытого края виднелись жёлтые бумаги. Он поклонился, придерживая свою ношу. Алексей зашёл первым, едва лишь взглянув на холопа. Молча все втроём зашли в покои. Фёдор расположился на одном из резных стульев, закинув ноги на сундук.
Алексей указал писцу на место за столом, и слуга принялся раскладывать бумагу и небольшую чернильницу. Старший Басманов опустился в широкое кресло ближе к окну, от коего веяло прохладой с улицы. Алексей обернул своё раскрасневшееся от жара и выпитого во время трапезы лицо к свежему воздуху. Фёдор начал диктовать письмо матушке, которая проживала в поместье. Он описывал, как пришёл на службу, как приняли его бояре, как рад он был видеть воевод, с коими имел честь биться бок о бок под Рязанью и в иных битвах. Когда Фёдор стал описывать царя, то делал он это, точно знал, что письмо его вскроют, прочтут и слово в слово зачитают перед государем.
– Да полно тебе! – усмехнулся Алексей. – Не будет писем твоих никто читать. Умерь восторг свой.
– Но ежели в самом деле государь наш ростом своим возвышается надо всякой воеводой? Ежели в самом деле он добр к нам, точно родной отец, мудр как змий на суде своём?
– Не пиши ничего! – прикрикнул Алексей писцу.
– Пиши, пиши, – возразил Фёдор.
Холоп поднял глаза на Басманова-отца, затем на сына, не ведая, как ему поступить.
– Пущай, пущай, – вздохнул Алексей, улыбнувшись нелепому замешательству.
Едва Басманов отдал тот приказ, как в покои явился гонец. Одет он был уже для дальней дороги – поверх кафтана шея была укутана широким шерстяным шарфом. Шапку, подбитую соболиным мехом, слуга держал в руке. Несмотря на общий вид гонца, по коему судить можно было, будто готов он тотчас же отправиться в путь, глаза его были точно припухшие ото сна. Завидев пришедшего, Фёдор радостно улыбнулся, всплеснул руками и даже поднялся со своего места.