Гойда - стр. 123

Площадь полнилась честным народом. То не были лишь праздные зеваки, хоть и оных собралось премного. Ныне на казнь глядели с замираньем сердца, ибо приговорённый князь Пётр Горенский вместе с братом-беглецом Юрием знались в народе честными людьми да с превеликим сердцем. Известны были они по ратным подвигам, по удали да славе, что доносилась с запада, от сражений с проклятыми латинами. Да ныне заговорщиками оказались, притом будучи в ближнем окружении великого царя.

Никто не слышал последних молитв Петра, ибо у старого тюремщика отняло слух. А меж тем во мрачных подвалах Пётр взывал к Господу, дабы тот даровал брату его, ускользнувшему от чёрных всадников опричников, мир и покой, и многое потомство, и долгие лета, и забвение о пути назад на эту проклятую русскую землю, где Имя Господне осквернено кровью. Не иначе как милостивый Бог даровал Петру забвение. Как вывели его под свет факелов, так боле походил он на мертвеца, нежели на человека с бьющимся сердцем да чистым разумом. Глаза, точно рыбьи, пустые и таращащиеся прямо перед собой, не улавливали ни одного из тех жутких образов, что возникали пред ним.

Иоанн молча глядел на то, как князя тащат к виселице. Петля змеёю обвила шею приговорённого. Пётр не молвил ни слова. Рот его безжизненно приоткрытым так и оставался, покуда мутные глаза силились узреть что-то пред собою.

Малюта было приоткрыл грамоту с царскою печатью, на коей был написан приговор, да государь остановил его жестом. Григорий тотчас же подался вперёд к Иоанну, готовясь внимать указанию.

– Зачтёт приговор Басманов, – повелел государь.

Малюта насупил могучие брови да с удивлением поглядел сперва на Иоанна, затем на Басман-отца и лишь опосля того на Фёдора. Царь кивнул, когда взор Скуратова упал на юношу. Мгновенное оцепенение – и Григорий отдал грамоту. Фёдор с поклоном принял приговор.

– Благодарю вас, светлый государь, – произнёс юноша, выходя из-за трона.

Иоанн же едва приподнял руку с царским перстнем, и Басманов понял тот безмолвный приказ. Фёдор поднялся в полный рост и, раскрыв приговор, принялся зачитывать его на всю площадь.

– И ныне, и присно, и во веки веков! – протянул настоятель храма Василия Блаженного, облачённый в рясу для воскресного служения.

Ныне на воскресной службе премного прихожан явилось. Хор земных голосов молил Царя Небесного о прощении и заступничестве, о наставлении на путь истинный, о здравии и упокоении рабов Божьих.

Обступил народ скопленье мрачных фигур – то были царские опричники во главе со своим государем. Грозные фигуры их были словно сотканы из тени, и даже свет лампад и свечей, даже свет дневной, что лился сквозь узкие высокие окна, никак не пробивал их одеяния.

Иоанн перебирал свои деревянные чётки, помня имя каждого убиенного по его гласному али безмолвному повелению. Нынешним утром отдал царь пятьдесят серебряных рублей за помин души князя Горенского, кого казнили накануне. Холод пробил Иоанна. Он стоял посреди церкви, силясь сквозь поднимающийся звон в ушах расслышать хоть единый человеческий голос. Шум лишь нарастал. Царь схватился за висок, точно силой удерживая рассудок внутри главы раскалённой.

Точно молнии средь ясного неба озарили видение Иоанна – будто бы стоит он один в церкви, да подле него нет братии, а прихожане все будто вмиг в воздухе растаяли. Царь обернулся к выходу из церкви, да тотчас же очи его залились светом, и не мог ничего разглядеть, кроме фигуры старца на пороге святой обители.