Государственный Алхимик - стр. 35
На это кузина сразу согласилась и даже почти улыбнулась. Ради этой печати она, собственно, сюда и прибыла.
Ну и ради спасения моей «бессмысленной жизни», конечно.
***
Это был долгий и ухабистый путь.
На почтовых станциях я сразу же выходил из экипажа, чтобы Лаврентий не вздумал ко мне подсаживаться, как в прошлый раз. Но он ни разу так и не показался на улице.
Оказалось, что он спит, как младенец. Я увидел это в незашторенном окне его экипажа.
– Эл спит, – сообщил я Нонне, вернувшись обратно.
– Мне всё равно, что делает этот пьяница. Я же сказала, что не хочу о нём говорить, – поморщилась та. Затем задумалась ненадолго и вдруг спросила: – Интересно, как скоро он признается, что не умеет ездить верхом на рысарях?
Я вскинул брови, изобразив удивление.
– С чего ты взяла, что он не умеет?
Она укоризненно глянула на меня.
– Ты тоже считаешь, что я не способна отличить хорошего рысарного наездника от никакого? У него же на лице написано, что он боится рысарей, как огня. Твой Эл за дурочку меня держит, да? Выдумал какую-то Белую Стрелу. В его случае это должна быть Белая Горячка. Но мне даже забавно увидеть, как Лаврентий будет выкручиваться на Императорских Скачках. По всем дворянским правилам, он теперь обязан там быть, иначе прослывёт трусом и пустословом, при свидетелях пообещав даме участие в таких престижных соревнованиях и не явившись на них.
Я мысленно хлопнул Эла по плечу.
Значит, весь зародившийся интерес Нонны сводился лишь к тому, как будет выкручиваться Лаврентий.
Что ж. Шансов с моей кузиной у него не было никаких.
Мне даже не пришлось вмешиваться, чтобы не дать Нонне попасть на крючок Сердцееда. Кузина сама всё сделала и даже переборщила, чтобы наказать Эла за то, что «он держит её за дурочку». Теперь ему действительно придётся что-то решать с Императорскими Скачками, чтобы не уронить репутацию.
А вот Нонну репутация Лаврова мало интересовала.
Весь оставшийся путь до усадьбы она раз пять обговорила наш план по открытию ворот. Надо было сделать так, чтобы Нонну никто не увидел, а меня никто не заподозрил.
Она сняла кольцо с пальца и передала мне.
– Никто не должен меня видеть, Илья. Ни одна живая душа.
Я и сам это понимал.
С печатью надо было разобраться максимально быстро и незаметно.
Никто из тех, кто присматривал за усадьбой, не знал, что печать на воротах особого вида и открывается не просто алхимикам из рода Ломоносовых, а именно золотым алхимикам.
По всем канонам, об этом знал только глава рода, то есть мой отец. Даже дядька Евграф не должен был догадываться. А если знал и не предупредил меня, то либо ему запретили, либо у него была заинтересованность в моей смерти.
Только чем я так помешал семье именно сейчас?
У Нонны на этот счёт тоже не было никаких мыслей, поэтому мы снова вернулись к обсуждению усадьбы.
По рассказам кузины, наш предок Михаил Васильевич бывал там нечасто, да и усадьба считалась скромной и самой дальней из всех, поэтому так и называлась – Дальний Дом.
То, что это был дальний… о-о-очень дальний дом, я успел оценить во время поездки, но то, насколько этот дом скромный, я увидел только на рассвете, когда мы остановились у хлипкого моста через одну из притоков Амура.
Мост был настолько старый и гнилой, что шофёры всех пяти экипажей хором заявили моему помощнику Виктору, что мы не проедем. Наши маго-паровые машины были слишком тяжёлыми для этого моста.