Государь Иван Третий - стр. 21

– Хотим великого князя! – раздался их клич. – Хотим, чтоб Феофил бил челом нашему государю!

Их, как прежде, не закидали камнями. Те, кто это делал, попрятались по норам.

И Феофил со старыми посадниками, подписывавшими договор с Москвой, поехал к Ивану Васильевичу, который стоял на Коростыни, при устье Шелони. Феофил, постигший характер великого князя, сразу к нему не пошел. А стал обходить его братьев, одаривая их, чтоб те за него замолвили словечко.

Митрополит, которого хворь свалила в постель, собравшись с силами, написал Ивану Васильевичу письмо, где просил его, если новгородцы попросят приема, чтобы он их принял. И Иван Васильевич его послушал. Принял и дал мир Новгороду. Но за это они заплатили ему пятнадцать тысяч деньгами и еще серебром. В договоре же новгородцы обязались: «…быть от великого князя неотступными, князей литовских не просить…»

Но после отъезда в Москву великого князя мир продержался недолго. Марфа Борецкая не могла простить казнь своего сына. И она пошла к боярину Василию Ананьину, который недавно был посланником в Москве и нагрубил там великому князю.

– Здрав будь, боярин, – приветствовала она его.

– И ты, матушка боярыня, будь здрава. Что тя привело ко мне? – спросил он, пытливо глядя на нее.

– Что остается мне, бабе, делать, коль вы, мужики, попрятались в норы, – ответила она зло.

Ее губы плотно сжались.

– Ты зря, матушка боярыня, так говоришь. Мы борьбы не оставляли. – Он затравленно посмотрел по сторонам. – Мы спросим с тех, кто орал за Москву, будь она неладна.

– А… знаю. Они живут на Славкове и Никитиной улице, – ответила Марфа, явно желая, чтобы боярин исполнил свои слова.

– Да, да, матушка, вот мы туда и наведуемся. Пущай все знают, как ратовать за Ивана. – Он говорил эти слова с напором, точно изменники были перед ним и он хотел выразить им свое презрение.

– Вот, вот… правильно. Еще и бояр Полинарьиных не обойдите. Они особенно ратовали за московского. Ты кого берешь? – неожиданно спросила она.

– Да… – замялся он.

– Ты говори, я людей знаю. А спрашиваю, чтоб там у тя перебежчиков не было, – пояснила она.

– А-а-а, – протянул он, – да Селезневых Матвея и Якова.

– Знаю их. У них Иван казнил брата Василия вместе… – она тяжело вздохнула, – с моим Димитрием.

– Андрея Телятева, Моисея Федорова, Афанасьева, – продолжил он.

– Знаю и их. Все они потерпели от Ивашки, – презрительно закончила она.

Ананьин не был пустобрехом. Вскоре послышались предсмертные крики, мольбы. Запылали дворы. Люди расплачивались за свою верность Москве. Но… было уже другое время. Жалобы посыпались в Москву. Они позвали Ивана в новый поход.

– Прошу к столу! – раздался звонкий, ироничный голос Софьи.

– Идем! Идем!

За обеденным столом вместо полумягких кресел стояли какие-то потертые стулья. На столе, в больших тарелках, – по рыбке, немного зелени и небольшая порция чечевицы, скудно политая маслом. А в середине, на блюде, что-то напоминало лепешку, посыпанную тонким слоем сыра.

– Да-а-а, – Андрей протянул, подставляя сестре кресло, – видел бы это наш отец! – и глубоко вздохнул.

– Скажи спасибо, что это есть, – проговорил Мануил. – Если бы не Софьюшкины вышивки, пальцы бы свои сосали, – закончил он, вонзая вилку в тощую рыбку.

– Да, кстати, кому сегодня идти на рынок, Софьюшка? – Андрей повернулся к сестре. – Тебе вчера удалось закончить вышивку? – спросил он, запихивая в рот салатный лист.