Государь - стр. 46

– Закрывайся!

– Отгораживайся, Дунь!

– А? Да-да…

У подошедшей вскоре Дивеевой был очень схожее поведение: ненадолго остановившись и выглянув в проем между зубцами, она внезапно дернулась и отшатнулась, морщась и потирая виски.

– Слишком сильно… Как только наставник такое терпит?!

Катнув желваки, царевич Иван как самый нечувствительный по части эмпатии (хотя и его порядком пробирало) негромко напомнил:

– Брат что говорил?! Взяли и закрылись наглухо, или прямо сейчас к батюшке пойду и уговорю его, чтобы неслухов обратно в дворец отправили!!!

Пока зеленоглазая брюнетка непонимающе хлопала пушистыми ресничками, Федор, Евдокия и Домна спешно воздвигли в разумах дополнительные барьеры, отгораживаясь от буйства эмоций собравшихся за стеной москвичей. Безобидных по-одиночке, и терпимых в небольшой толпе – но когда многотысячное собрание людей думает и чувствует в унисон… Это уже скорее не толпа, а могучий зверь, способный лишь на простые чувства. Простые, но притом невероятно сильные и яркие, легко способные свести с ума отдельные слабые частицы могучей общности! А уж если кто-то с самого детства оттачивал свою чувствительность к малейшим движениям человеческой души, и достиг в этом деле немалых успехов…

– Ежели кто почувствует, что вот-вот сомлеет, тут же говорите. Понятно?

Оглядев неразумных младших (в число коих попала и Дивеева), царевич Иоанн уселся на свое место и приготовился бдить – в кои-то веки тихо радуясь тому, что в эмпатии он всего лишь крепкий середнячок и посему сможет присмотреть за родными и близкими. Вскоре на стену поднялся батюшка, оставивший свиту в небольшом отдалении: сев на покрытый бархатом стул, он смежил веки и под колокольный благовест зашептал молитву-обращение к Богородице. Но вот в последний раз прозвенели колокола – и людское море постепенно затихло и успокоилось, заметив, как из раскрывшихся ворот Николькой башни вышла одинокая фигура с посохом. Пока она шагала к помосту, бдящий Иоанн Иоанович услышал жалобный скрип дерева и тут же встрепенулся, окинув все креслица быстрым взором. И тут же отвернул лицо: это отец так сильно сжал подлокотник, что тот потихоньку отрывался от своего основания…

– Народ мой… Люд православный, москвичи и гости столицы!

Взойдя на возвышение, Дмитрий остановился недалеко от края. Постоял так с полминуты, а затем медленно стянул с лица узкую тряпицу, скрывавшую страшные бельма его слепых глаз. После недолгого молчания по морю людских голов пошли многоголосые волны тихих стонов и сдавленных восклицаний – а слепец на том не остановился, сняв и Золотую шапку. При виде короткой седины стенания стали громче, стали доноситься выкрики и что-то невнятное, но явно несущее угрозу врагам любимого государя-наследника… Однако могучий зверь разом присмирел, стоило ему увидеть вздетую вверх руку.

– Я провинился перед вами! Проявил слабость, подвел батюшку и семью… А посему – народ мой!

Одним коротким движением воткнув-утвердив посох на помосте, государь Московский и Великий князь Литовский плавно опустился на колени и склонил голову:

– Прошу: прими покаяние мое…

Укрытый бархатистым покрывалом ночи, под присмотром полноликой красавицы-луны – мирно дремал и видел яркие сны славный город Вильно. И делал бы это и дальше, ведь до утра еще было несколько часов, и можно было бы досмотреть предутренние, самые сладкие и интересные сны… Да вот только в Большом дворце Великих князей Литовских, Русских и Жемойтских, что возвышался над спящим городом, вдруг началась непонятная суета. Зачин ей положила пятерка русских дворян, возглавляемая ретивым гонцом-сеунчем в алой шапке: разбрызгивая шипастыми подковами жеребцов рыхловатый снег, всадники уверенно пролетели по тихим улицам стольного града, оставляя за собой многоголосый лай цепных кобелей. Только-только собаки успокоились и вслед за ними перестали перекрикиваться люди-сторожа, как в сонный город пожаловала ертаульная сотня Черной тысячи – слыша которую, псы вновь начали шуметь, тревожа и будя поневоле просыпающихся тут и там хозяев. Ну а когда по улицам потекла река линейных сотен дворцовой стражи, тут уж переполох пошел по всему городу – включая и Большой дворец Великих князей Литовских. Нет, понятно, что дворня в нем сильно загодя готовилась к возвращению хозяина, старательно намывая и натирая воском полы, выбивая-выхлопывая пыль из ковров и гобеленов, жарко протапливая жилые покои, натирая развешенное по стенам оружие и щиты… Такое усердие бы было достаточным, если бы не знание того, что с повелителем прибудет и его сестра: и если царевна Евдокия была хотя бы вполовину придирчива как покойная королева Бона Ягеллон… Самые пожилые из прислужников, прекрасно помнящие жестокий нрав вздорной итальянки, в открытую шептали молитвы, чтобы Бог охранил и уберег их от этакой напасти! После чего с удвоенной силой гоняли молодых служителей, и чем ближе был миг появления господ, тем больше обнаруживалось всяких недоделок и неустроенностей – отчего великокняжеская резиденция все больше напоминала этакий курятник во время пожара, в который вдобавок еще и лиса забралась. К тому же, характерный шум и огни со стороны Большого дворца отозвался своеобразным эхом в городских усадьбах знатнейших и именитейших мужей Литвы, уже истомившихся в ожидании возвращения Великого князя. Так что теперь все эти ожидальщики торопливо подскакивали с нагретых постелей, на ходу плескали едва теплой водой в свои изрядно помятые со сна благородные лики, и хрипло рычали на зевающих слуг, чтобы те скорее тащили праздничные одеяния. Ведь радость-то какая! Наконец-то в Вильно вернулся любимый, а некоторыми так даже и обожаемый государь Димитрий Иоаннович!!! В отсутствие которого низовая шляхта совсем распоясалась и начала как-то уж слишком нехорошо поглядывать на богатую магнетерию и природную знать Великого княжества Литовского. Да что там! Иные нищеброды, у которых всего имущества за душой – лишь герб да сабля на поясе потертых штанов, уже чуть ли не в открытую голосили, что это именно ясновельможное панство поднесло отраву благословенному самим Господом правителю! Даже и конкретные фамилии уже звучали, причем наибольшей «популярностью» отчего-то пользовались Радзивиллы, Вишневецкие и Сапеги… И ведь многие скорбные головой шляхтичи верили этим гнусным наветам! Сомневаясь лишь в том, кому именно продались большие чины Пан-рады: большинство думало на круля Юхана Второго, а меньшинство почему-то нехорошо поглядывало на католического епископа Протасевича. Ведь всем известно с давних пор, что яд излюбленное оружие именно католического клира – а те же Сапаги, например, совсем недавно всем семейством перешли в католичество, и им бы полезно продемонстрировать верность Ватикану…