Гостья - стр. 54

– Это ничего не изменит, – заявила Ксавьер. Она поморщилась. – Картина – это строго, это так плоско.

– Если бы вы немного познакомились с этим, то, я уверена, вам бы понравилось, – настаивала Франсуаза.

– То есть я пойму, почему это должно мне нравиться, – возразила Ксавьер, – Нет, я никогда этим не удовольствуюсь; в тот день, когда я ничего не буду чувствовать, я не стану искать причин для чувствования.

– То, что вы называете чувствовать, по сути есть манера понимать, – сказала Франсуаза. – Вы же любите музыку!..

Ксавьер резко прервала ее:

– Знаете, когда говорят о хорошей или о плохой музыке, это не укладывается у меня в голове, – заявила она с агрессивной скромностью. – Я совсем ничего не понимаю, я люблю ноты сами по себе: только звук, этого мне довольно. – Она посмотрела в глаза Франсуазе. – Радости разума – меня это пугает.

Когда Ксавьер упорствовала, спорить было бесполезно. Франсуаза с упреком взглянула на Пьера – ведь это он хотел, чтобы они дождались Ксавьер, мог бы, по крайней мере, поучаствовать в разговоре, а не прикрываться язвительной улыбкой.

– Предупреждаю вас, что в церемонии, как вы говорите, нет ничего забавного, – сказала Франсуаза. – Только люди, которые говорят друг другу любезности.

– Ах! Это же всегда много людей, движение, – сказала Ксавьер страстно-требовательным тоном.

– Вам сейчас хочется развлечений?

– Еще бы! – воскликнула Ксавьер.

Ее глаза загорелись неистовым блеском.

– С утра до вечера быть запертой в этой комнате, да я с ума сойду. Я не могу больше этого выносить, вы не можете себе представить, как я буду счастлива ее покинуть.

– Кто вам мешает выходить? – спросил Пьер.

– Вы говорите, что когда танцуют женщины с женщинами – это неинтересно; но Беграмян или Жербер охотно присоединились бы к вам, они очень хорошо танцуют, – сказала Франсуаза.

Ксавьер покачала головой.

– Если решают веселиться по команде, это всегда выглядит жалко.

– Вы хотите, чтобы все вам падало с неба, как манна, – заметила Франсуаза, – вы пальцем не желаете пошевелить, а потом сваливаете вину на мир. Так что…

– Должны же быть, – мечтательно произнесла Ксавьер, – теплые страны: Греция, Сицилия. Наверняка там не надо прилагать никаких усилий. – Она нахмурилась. – А здесь надо хвататься двумя руками, и ради чего?

– И там тоже, – заметила Франсуаза.

Глаза Ксавьер заблестели.

– Где остров, весь красный, окруженный кипящей водой? – воодушевившись, спросила она.

– Санторини, это в Греции, – ответила Франсуаза. – Но я вам говорила не совсем то. Красные там только прибрежные скалы. А море кипит лишь между двумя черными островками, плевками вулкана. О! – с жаром воскликнула она. – Я помню озеро серной воды между лавой; его, совсем желтое, окаймлял язык черной, как антрацит, земли, и сразу за этой черной полосой виднелось ослепительной голубизны море.

Ксавьер смотрела на нее со жгучим вниманием.

– Как подумаю обо всем, что вы видели, – с явным упреком в голосе сказала она.

– Вы полагаете, что это незаслуженно, – заметил Пьер.

Смерив его взглядом, Ксавьер показала на грязные кожаные банкетки, на сомнительной чистоты столы.

– И подумать, что после такого вы можете приходить и сидеть здесь.

– А что хорошего истязать себя сожалениями? – спросила Франсуаза.

– Разумеется, вы не желаете ни о чем сожалеть, – сказала Ксавьер. – Вы так хотите быть счастливой.