Гостья - стр. 39

«С меня довольно!» – подумала она. Ей придется еще страдать весь этот вечер, она предвидела дрожь, лихорадку, влажность рук, звон в ушах, ее заранее от этого тошнило.

– Добрый вечер, – сказала она Франсуазе. – Как ты красива!

Франсуаза и в самом деле была в этот вечер красива. В волосы она воткнула большой гребень, а платье украшали оригинальные узоры. К ней обращались многие взоры, которых она, казалось, не замечала. Какая радость – чувствовать себя подругой этой блестящей, спокойной молодой женщины.

– Ты тоже красивая, – сказала Франсуаза. – Тебе идет это платье.

– Платье старое, – ответила Элизабет.

Она села справа от Франсуазы. Слева сидела Ксавьер, невзрачная в своем синем платьице. Элизабет помяла пальцами ткань своей юбки. Иметь мало вещей, но качественных – таким всегда был ее принцип.

«Если бы у меня были деньги, я сумела бы одеться», – подумала она, с чуть меньшими страданиями взглянув на ухоженный затылок Сюзанны. Сюзанна принадлежала к породе жертв; она сносила любую выходку Клода, но мы, мы другой породы; мы свободные и сильные, и у нас своя жизнь: только из благородства не отказывалась Элизабет от мук любви, но она в Клоде не нуждалась, она не старая женщина. Она скажет ему тихо и твердо: «Я подумала, Клод; видишь ли, я считаю, что мы должны перевести наши отношения в другую плоскость».

– Ты видела Маршана и Сальтреля? – спросила Франсуаза. – В третьем ряду, слева. Сальтрель уже кашляет, он берет разбег. Кастье дожидается, когда поднимут занавес, чтобы достать плевательницу. Знаешь, он всегда носит с собой плевательницу, очень кокетливую коробочку.

Элизабет бросила взгляд на критиков, но у нее не лежало сердце смеяться над ними. Разумеется, Франсуаза полностью была озабочена успехом пьесы. Это естественно, нечего ждать от нее никакой помощи.

Люстра погасла, и в тишине прозвучали три металлических удара. Элизабет почувствовала, что слабеет. «Если бы только я могла увлечься спектаклем», – подумалось ей; но она знала его наизусть.

Декорации были красивые, костюмы тоже. «Я уверена, что сама сделала бы по крайней мере так же хорошо, но Пьер – это как родители: членов своей семьи никогда не принимают всерьез, надо, чтобы он увидел мои рисунки, не зная, что они мои. У меня нет общественного лица. Смешно, им всегда требуется пускать пыль в глаза. Если бы Пьер не обращался со мной, как с не заслуживающей внимания сестренкой, я могла бы предстать перед Клодом вроде кого-то важного и опасного.

Хорошо знакомый голос заставил Элизабет вздрогнуть.

– Кальпурния, когда начнет Антоний бег священный, встань прямо на пути его…[2]

Пьер и правда потрясающе выглядел в роли Юлия Цезаря, о его игре можно было сказать многое.

«Это самый великий актер эпохи», – подумала Элизабет.

На сцену вбежал Гимьо, и она посмотрела на него не без опаски: во время репетиции он два раза опрокидывал бюст Цезаря. Гимьо стремительно пересек площадь и обежал вокруг бюста, не задев его, в руке он держал кнут, сам был почти нагой, лишь шелковые плавки прикрывали его чресла.

«Он чертовски здорово сложен», – сказала себе Элизабет, не сумев взволновать себя. Прелестно было заниматься с ним любовью, но когда все кончалось, об этом больше не вспоминалось, легкость необыкновенная; Клод…

«Я переутомилась, – подумала она, – я не могу сосредоточиться».