Гостья - стр. 15
Да, я вставал к нему по ночам, совал ему в раздражении бутылку подогретого на плите грудного молока Астафьевой. Я нехотя брал его на руки и легонько стучал по спине, чтобы выгнать из его тельца отрыжку и газы.
Моя младшая сестра. Опыт, который не должен был мне пригодиться, ведь я не собирался жениться в ближайшие тысячу лет. И в дачном доме я увидел во всей, мать его, красе, что такое тухлая семейная житуха, когда всё вокруг крутится вокруг одно мелкого комка, состоящего из отрыжки, какашек и грязных подгузников…
С моей сестрой, правда, было иначе… Когда-то я был гораздо добрее, сочувственнее и заботился о ней со всей искренностью, ведь моя сестра болела. А родители постоянно пахали, еле-еле сводя концы с концами. Поэтому я хорошо знал, до какой температуры надо подогреть сцеженное молоко, как правильно запеленать и что необходимо предпринять, чтобы ребенок перестал хныкать и мучиться от газов. Разница в одиннадцать лет между мной и сестрой. Да, мне рано пришлось повзрослеть, прочувствовать на себе все прелести родительства, бессонных ночей и бедной убогой жизни.
Дерьмо, в которое ты теперь самолично загнал себя до конца жизни, придурок?!
А Астафьева всё продолжала и продолжала жечь и выкидывать вещи родом из детства. Продолжала сухо раздавать команды. И мне совершенно не хотелось растапливать ее холодное сердце.
Потому что я ее НЕ хотел.
И вовсе не потому что она изменилась внешне. Астафьева по-прежнему оставалась миленькой девушкой, просто с увеличившимися сиськами. До того она любила маски, она выглядела очаровательно, к месту в богатом доме Титова, что ли. В ней был лоск, шик. Уж не говоря о том, какой дикой она становилась в наших играх…
Всего этого не стало! Она была просто мрачной тенью и, вместе с тем, приторно-заботливой мамашей для Пацана.
И меня бесил Пацан, о чем я всенепременно сообщал ему на прогулках. Он раздражал тем, что был таким миленьким, типа смазливым.
Хоть в рекламе детского питания, блядь, снимай…
Я жил с двумя существами. С холодной, нежеланной женщиной и ее Пацаном, который улыбался мне во весь рот. С существом, которое так и норовило вырвать клок моей бороды под громкий заливистый смех.
Совокупность двух разных сущностей вызывала в душе лютейший, страшный диссонанс. Чужак для нее. Она такая чужая. И Пацан, который болтался у меня на руках или постоянно присутствовал в поле зрения…
Мелкий, который пытался повторить движения на брусьях своими ручонками, когда я подтягивался на турнике на одном из заброшенных участков.
Ян – две тупые буквы тупейшего, какого-то гейского имени.
Имени, которое я старался не произносить. Оно вставало в горле сладко-рвотным комом съеденного целиком кремового торта. Почему не Санек или Мишаня? Ясно почему: Титову точно понравилось бы что-то с ноткой выпендрежа…
А имя Елисей не выпендрежное?
Ни хуя! Оно сказочное, и к тому же я его не выбирал. Я не понимал, как Астафьева так могла назвать своего сынка.
Который, кстати, гораздо больше похож на тебя, чем на Титова. И этот факт бесит, пожалуй, больше прочих?
– Знаешь, Пацан, не повторяй за мной! – злился на него, когда тот кривлялся в коляске, пытаясь подражать. – Твой родной батя в школьные годы не любил спорт. Он был дрябловат, впрочем, как и ты сейчас. Твоя мамаша пичкает тебя молоком слишком много и часто. Поэтому тебя и пучит. Я не говорю ей об этом вовсе не из желания принести тебе муки, хотя так и подмывает это сделать, Пацан. Я один раз намекнул Астафьевой, что она перегибает палку с заботой…