Гости «Дома на холме» - стр. 16
Но к животным его тянуло, как в детстве. Перед уходом из газеты одно из последних заданий редактора – о благотворительной собачьей выставке – обернулось для Максима довольно средненьким интервью с организатором, владельцем приюта, и приобретением единственного друга. Он выбрал щенка, забившегося в угол вольера, в то время как остальные бодро играли с замусоленными мячиками и фальшивыми косточками.
Уродом или слабаком малыш не был. Как и самому Максиму, ему просто было не по себе от неожиданного нашествия людей, многоголосицы и еще чего-то, тревожного, витавшего в воздухе: «Возьмут – не возьмут?» Они сразу потянулись друг к другу: когда Максим присел на корточки с обратной стороны клетки и начал молча рассматривать малыша, тот приподнял голову, которую прикрывал лапой.
Черные глазки его, похожие на мелкую, омытую дождем смородину, смотрели без страха. Щенок действительно не боялся – он просто не видел смысла в командных играх… Максиму сразу вспомнилось, как в школе он терпеть не мог соревнования по волейболу или баскетболу, хотя неизменно побеждал в любых забегах. Он всегда был легким, но сильным – что называется, «жилистым». В семье считалось – в деда.
Максим совсем не помнил его, знал лишь фотографии, которые мать любила показывать им с Сережкой, будто бы перетягивая таким образом сыновей в стан своего рода. У нее было отличное детство, а выросла Людмила сдержанной на эмоции, суховатой. Даже странно, что делом жизни выбрала медицину… Взъерошить сыну волосы – было самой откровенной лаской, которую она могла себе позволить. А отец, старавшийся не вспоминать о первых годах жизни, так и фонтанировал любовью. Что-то пошло не по Фрейду…
На свое детство Максим не жаловался: отец устраивал своим мальчишкам и походы с рыбалкой, и сражения в пейнтклубе, и путешествия по миру. Сергей до сих пор разделял все его увлечения, а Максиму хватало того, что они работали в одной газете и виделись в редакции чуть ли не каждый день. Он понимал, как внутренне похож на мать… А хотелось бы – на отца.
То, что сын бросил журналистику, Виталий Александрович воспринял как оскорбление. У Макса был хороший слог, и писалось ему легко – только этим и заниматься! Старший Филимонов силился проявить понимание, ту самую толерантность, о которой ему столько приходилось рассуждать, и внешне их отношения с Максимом не особенно изменились – но только на взгляд постороннего, который не мог заметить, что при встречах отец больше не пытался сгрести старшего сына в охапку…
И все же именно его номер Максим набрал первым, когда смог говорить. Ладони горели от черенка лопаты, которой он выкопал могилу своему Троллю. Назвал его так в шутку, а теперь мерещилось, будто имя и сыграло зловещую роль. Шутка стоила щенку жизни… Хотя ветеринар назвал причиной смерти энтерит.
– Чтоб дворняга померла от этой заразы? – не мог поверить старый доктор, так и не научившийся смотреть в глаза тем, чьих питомцев не смог спасти. – Редчайший случай…
Когда щенок под капельницей содрогнулся всем телом и замер, вытянув лапы, Максиму захотелось со всей силы садануть лбом о стену, возле которой сидел. Но это не заглушило бы боли, от которой разрывалось сердце… Он и не подозревал, что она бывает такой невыносимой. И с ужасом подумал о тех несчастных, у кого болеют и умирают дети…