Господин моих ночей. Книга 2 - стр. 21
— Эли, — прошелестело от кровати. — Иди сюда… дочка.
— Как ты? — присела на край кровати, с тревогой вглядываясь в мамино лицо. Такое измученное, похудевшее.
— Хорошо…
Она все время это повторяла, когда приходила в себя. И улыбалась. Вернее, старалась улыбнуться. Но проходило десять минут... полчаса... час... И мама снова проваливалась в забытье.
— Я сейчас попрошу, чтобы кто-нибудь сбегал за Зорой.
Собралась подняться, но мама не дала, накрыла мою ладонь своей, легкой, невесомой, останавливая.
— Подожди, Эли... Нам надо... поговорить.
— Вот поправишься, тогда и поговорим. Обязательно, — согласилась я нарочито бодро. — У нас много дней впереди, еще успеешь поведать все свои тайны. Сейчас самое главное твое здоровье. Остальное не имеет значения.
— Имеет, — не отступала мама.
Когда дело касалось важных для нее вещей, тихая спокойная герцогиня Гестина становилась очень упрямой.
— Я и так слишком долго молчала... Надеялась… Думала, так будет лучше, и... боялась... — вырвалось у нее отчаянное признание. — Сначала за тебя... Потом твоего осуждения... Я бы не вынесла, если бы ты меня возненавидела. Или презирала. Прости мое малодушие... солнышко.
— Я бы никогда...
— Тс-с-с. Не перебивай, — мама сжала мою руку. Каждое слово давалось ей с большим трудом, но она упрямо продолжала. — Я боялась... да... Откладывала этот разговор... откладывала... А сейчас вдруг поняла, что могу больше не очнуться... Не возражай, — она снова стиснула мои пальцы. Требовательно и неожиданно сильно. — Следующего раза у нас с тобой может и не быть, и я не хочу, чтобы ты... потом... всю жизнь считала, что тот мерзавец... Что ли Норд имеет к тебе хоть какое-то отношение. Что в твоих жилах течет его дурная кровь... Не хочу, чтобы ты скрывала… Стыдилась того, чья ты дочь.
Она запнулась, прерывисто хватая ртом воздух, скользнула языком по пересохшим губам и потянулась к кружке с водой. Я помогла ей напиться, растворив в питье чайную ложку настоя горецвета, как учила меня Зора, и мама снова откинулась на подушки, переводя дыхание. Нам, действительно, повезло с травницей. Приготовленный ею напиток, казалось, влил в маму новые силы, у нее даже щеки порозовели. Жаль, что действие его скоро закончится.
— Вот…
Мама подняла мою ладонь повыше и, расслабив завязки на рубашке, вложила мне в руку серебряный кулон.
Сколько я себя помнила, она всегда носила это украшение, простенькое, совершенно не подходящее для герцогини, и очень редко его снимала. Однажды в детстве я спросила, что в этой подвеске такого особенного. И она со смехом ответила: «Ничего. Обыкновенная безделушка, но я к ней очень привыкла. Мой амулет, на счастье».
— Это медальон твоего отца... Настоящего... — мама настороженно вгляделась в мое лицо. — Ты не удивлена...
Она не спрашивала, скорее, подтверждала очевидное, но я все же ответила:
— Нет.
Как ни странно, я, действительно, не удивилась. Наверное, внутренне давно готовилась к чему-то подобному. И сейчас, помимо горечи и тупой боли, испытывала… облегчение. Да, именно облегчение.
После всего, что случилось, в Кайнасе и Товиле, меня мучила, рвала на части мысль, что мой собственный отец готов был так поступить со мною. Без сомнений и сожалений, унизить, растоптать, убить. Как это возможно? Как?! Неужели он настолько меня ненавидел? Но за что?