Господин 3. Госпожа - стр. 23
- Но ведь ты... не любишь меня?
- Из моих подруг и родственниц, сколько я себя помню, ни одна не вышла замуж по любви, но это вовсе не значит, что ни одна из них не счастлива. Вы там в своей... Европе слишком много значения придаёте сентиментальным чувствам.
Я лукавила. Но мне не хотелось признаваться ему в том, что я, на самом деле, очень сильно люблю его. Казалось, что если признаюсь, он воспылает одной лишь жалостью - и тогда не видать мне взаимности во всю оставшуюся жизнь.
Петер очень сильно смущался, входя ко мне в спальню тем вечером. А я ждала. Пока ещё сама не зная, чего, но ждала, с замиранием сердца и содроганием тела. Я тщательно вымылась, натёрлась духами и маслами, распустила волосы. Если у моей внешности и есть какое-то богатство, то это не глаза, а волосы. Длинные, чёрные, шелковистые. Ни разу за всю мою жизнь меня не подстригали. Шевелюра была не слишком длинной - всего лишь до бёдер, но укладывать её в причёску - целое дело. Особенно теперь: раньше-то сестры помогали...
Я прикрыла мягкими волнами прядей своё худощавое обнажённое тело, присела на постель, посмотрела на мужа. Он был в халате, кажется, на голое тело. От этого понимания у меня почему-то темнело в глазах.
- Ты очень красивая, - почти шёпотом пробормотал Петер.
- Я?! - мне показалось, что он издевается, но лишь на секунду: глаза моего мужа не могли лгать, он смотрел на меня с неподдельным восхищением.
- Ты. Моя жена. Красавица, умница, добрая душа.
Я встала, подошла к нему, обняла за талию и прижалась щекой к его груди, замирая от страха. Мне ведь можно... теперь, да? Уже можно?
Сердце Петера билось часто и гулко, он погладил меня по спине, и там, где его горячие пальцы, раздвинув волосы, касались кожи, оставались пылающие следы. Меня словно било током, я вздрагивала и только судорожно выдыхала, забывая вдыхать, пока в груди не закончился воздух. А потом Петер отстранился, провёл слегка трясущейся рукой (кажется, он нервничал не меньше моего) по груди, освобождая её от водопада волос, наклонился и захватил губами сосок. Я вскрикнула, потому что ощущение было настолько острым... Я не испытывала раньше ничего подобного.
Петер обхватил меня двумя руками за талию, приподнял над полом и понёс в кровать. Что он там со мной вытворял, я даже в самых смелых фантазиях не могла себе представить. Гладил всей ладонью - везде-везде, не пропуская ни сантиметра, ни одного стыдного места. Некоторые я прятала даже от сестёр, только мама их видела - и то, в далёком детстве, а тут - мужчина!.. трогает!.. Мне было трудно удерживаться от того, чтобы вскрикивать и выгибаться дугой. А что я при этом чувствовала, вообще не возьмусь описать словами.
После нежных поглаживаний ладонью Петер вдруг принялся тонко, щекотно водить пальцами, и это выворачивало меня наизнанку почище предыдущей ласки. Муж смотрел на меня с пламенем в глазах, ожиданием, удовлетворением... кажется, ему нравилось, что я так реагирую. Кажется, ему нравилось мучить меня. Потому что я мучилась в неясном для меня предвкушении чего-то большего, чего-то настолько приятного и всепоглощающего, после которого я смогу уже не томиться этой иссушающей смутной тревогой...
Петер целовал меня... всюду, даже в такие места, что, не завещай Господь женщинам слушаться мужа во всём, я бы не позволила. Это же... нечисто. Нет, конечно, я очень тщательно вымылась... везде, но всё равно... это слишком. А Петеру нравилось. Он довёл меня до полного исступления, а потом навалился сверху всем телом - даже странно, насколько приятно может быть, когда тебя с такой силой придавливают к кровати...