Размер шрифта
-
+

Господь и покойник - стр. 33

– А как мама? – спросил я, когда он иссяк. Не то, чтобы меня это действительно интересовало, но в случае его молчания пришлось бы что-то рассказывать мне, а я этого не хотел.

– Тут недавно прикол был…

В общем, повадилась какая-то сволочь стучать молотком в семь утра. Постучит, разбудит, и все. Господь сначала грешил на соседа сверху, который вот уже как лет пять делал ремонт в квартире. А тут еще какие-то вмятины появились на карнизе на потолке над дверью в его спальню. На стене под карнизом вмятины, а на обоях на потолке «ссадины».

– Ты ничего тут такого не делала? – спросил Господь у матери, так как иного кандидата в виноватые у него не было.

– Да нет, что я совсем дура, – обиделась она. – Может, это сосед сверху?

– Тогда бы вмятины были с его стороны, а не с нашей.

Расследование осложняло то, что Господу не приходило в голову, как и чем можно было бы оставить эти следы. Ответ пришел где-то через неделю, когда Господь обратил внимание на форму и размер перекладины на швабре. Шваброй он пользовался редко с тех пор, как купил моющий пылесос. Когда следы на карнизе совпали с орудием преступления, мама призналась:

– Это я паутину убирала.

На следующий день, было воскресенье, Господа разбудил стук в без пятнадцати семь. Это стало последней каплей, и Господь ринулся к соседу, высказать тому все, что он думает. Но тот оказался не причем. Его алиби была сонная рожа и одни трусы из одежды. Оказывается, его тоже разбудил этот шум. Сойдясь с соседом во мнении о том, кем надо быть, чтобы в воскресенье стучать молотком в семь утра, Господь вернулся домой.

Следующие несколько дней загадка утренних стуков стала для него вопросом номер один. Ответ пришел неожиданно и с той стороны, с какой Господь его не ожидал. Тем утром он проснулся незадолго до стука. В соседней проходной комнате горел свет – привыкшая рано вставать мама уже была на ногах. Вдруг послышались крадущиеся шаги, затем в полоске света под дверью появились два темных пятна, – кто-то подошел к двери, – и начался стук. Господь тихонько подошел к двери и распахнул ее, застав маму на месте преступления. Как оказалось, ей было скучно ждать, когда он проснется, а спать он любил до обеда, и она сначала тарабанила шваброй в потолок, чтобы он думал, что это сосед, а потом ножницами в дверь.

Разумеется, Господь высказал ей все, что об этом думает. После этого утренний стук прекратился.

– А как она вообще?

– В пределах. Чудит, правда. Похоже, у нее проблема при переходе от сна к яви, и вроде как просыпаясь, она еще какое-то время продолжает находиться в реальности сна, пока окончательно не проснется. Один раз ей приснилось, что она Сталин, и все было бы хорошо, но ей приспичило в туалет, а как ссать, если Сталин должен это делать стоя, а она так не может? В другой раз ей приснилось, что у нее выпало сердце, и она его искала, ползая по комнате на четвереньках. Потом у нее «пропало тело». Она встала, принялась ощупывать диван, на котором спит, тела нет…

– Весело тебе.

– Да скучать не приходится, это точно. Но днем, когда окончательно проснется она вполне нормальная. На днях, правда, чуть не отмочила. Пошли мы с ней на прогулку. Заходим за дом, а там чуть ли не посреди тротуара сидит на корточках бомж. Сидит в черной куртке спиной к нам. Смотрю, мама идет прямо на него. Я беру ее под руку и увожу в сторону. Прошли мы мима бомжа, и тут мама выдает: «Так это мужик! А я уже собиралась его пнуть ногой. Смотрю, а посреди дороги черный кулек с мусором лежит. Какая-то сволочь уже бросила, думаю, и хотела от злости его ногой поддать. Потом подхожу ближе, смотрю, а у него голова. Причем я даже не голову заметила, а торчащие во все стороны уши».

Страница 33