Господь и покойник - стр. 30
Еще был интересный разговор с Юрой за пивом с рыбой:
– У нас почему-то принято не любить власть, – потянуло его на рассуждения после того, как мы охрипли от «Безобразной Эльзы». – Все ее ругают, все ею недовольны, все, кроме самой власти мечтаю о ее смене… А ведь если разобраться, мы ничего о ней толком не знаем. Сама власть существует где-то там за грифом секретности, а то, что мы за нее принимаем, есть не более чем шоу с играющими власть актерами в ролях первых лиц и их леди. И эти актеры… они сами говорят, сами ходят, прилично выглядят, и вообще за них не стыдно перед приличным обществом. При этом достаточно переключиться с телевизора на торенты, не читать газет и не слушать радио, и от власти останутся разве что сплетни в местах скопления людей и Интернете.
Другое дело интерфейс власти с его ментами, которых лучше обходить десятой дорогой, с его чиновниками, справками, маразматическими требованиями, отчетами, денежно-смазочным веществом и прочими известными всем нам атрибутами. И этот интерфейс пережил революцию, социализм, перестройку и теперь благополучно переживает переход от демократии к религиозно-фашистской хунте. Никакая смена власти его не берет.
После этих слов он махнул рукой и предложил выпить.
Как я уже написал, была средина июля. У нас с Валей только-только начался отпуск, большую часть которого мы решили провести в Турции. Валюша уехала на пару дней проведать родных, и я был дома один. Остался отоспаться за весь трудовой год. Устав лежать в постели, я решил сходить на рынок, купить что-нибудь поесть, а заодно и немного размяться.
В подъезде я столкнулся с ревущим Ильюшкой. Оглашая окрестность своими воплями, он шел домой, куда при помощи хворостины, словно селянка корову, его гнала мать. В свои 4 года Илья был еще тем «цветочком». Впервые я обратил на него внимание в прошлом году, когда он стоял у входа в подвал и кричал:
– Бабай!
До этого он несколько раз порывался на разведку подвальной части нашего дома, и чтобы его урезонить мать или бабушка рассказали ему о живущем в подвале Бабае, который вот уже на протяжении нескольких веков работал детским кошмаром. Илья на этот рассказ отреагировал по-своему. В зависимости от настроения он либо рвался к Бабаю в гости в подвал, либо кричал ему, чтобы он выходил гулять.
Несколько дней назад я встретил его бабушку. Она тащила на улицу ковер.
– Куда это вы его тянете? – спросил я.
– На речку. Стирать. Илья, гад такой, на ковер в зале нассал.
Услышав это, вертевшийся тут же Илья воодушевился и заявил:
– Так что, я могу теперь тебе на него и насрать?
В другой раз он подбежал к сидящей на лавочке тетке с нашего дома и чуть ли не до крови цапнул ее за ухо.
– Опять что-то натворил? – поинтересовался я у матери этого достойного отпрыска.
– Написал девочке в ведерко в песочнице. Та играла себе там спокойно, а он подбежал, гад, отобрал ведро и нассал, – ответила она.
– А зачем? – спросил я у него.
– А куда мне было писать? В песок же нельзя, – ответил сквозь слезы Илья.
У подъезда стоял гроб со старушкой из нашего подъезда. Рядом толпились в меру скорбящие родственники. Покойница бездыханно лежала в гробу, как все нормальные покойники, да и умерла она по-людски: сначала долго болела, затем впала в маразм. Начала, как это принято у маразматиков мазать какашками стены и пол в квартире, а когда оставалась одна, ложилась на коврик у входной двери.