Господь и покойник - стр. 12
В очереди в кассе было человек пять.
– Кто последний? – спросил я.
– За мной будешь, покойничек, – ответил мужчина примерно моих лет, и меня словно током ударило. До этого момента еще никому не удавалось понять, что я уже мертв.
Раскусивший меня мужик был упитанным, небритым, забывшим про расческу пару кальп назад. Одет он был прилично, да и русским духом от него не разило. Короче говоря, меня расколол тип маргинальной внешности. У меня сразу возникла куча чувств и вопросов, поэтому я, едва мне вернули квитанции и сдачу, бросился его догонять. К счастью, он не успел далеко уйти, нырнуть в какой-нибудь магазин или сесть в машину.
– Простите… можно вас на одну минуту, – выпалил я, краснея, догнав его.
– Религией не интересуюсь. Чудо-кормами тоже, – отрезал он.
– Мне интересно, как вы узнали, что я мертв, – выдал я.
– Намного интересней, как ты об этом узнал, – ответил он. Похоже, мой вопрос не показался ему странным.
– А разве люди не узнают, что они мертвы? – удивился я.
– Только за очень редким исключением.
Наверно, я выглядел, как пытающаяся читать рэп рыба, потому что, посмотрев на меня, он сказал:
– Вижу, ты жаждешь об этом поговорить, ну а я жажду поесть и выпить пива. Так что можешь меня угостить, – милостиво разрешил он, и мы отправились в кафе.
– Так как ты до этого допер? – спросил он, возвращаясь тем самым к животрепещущей для меня теме, когда нам подали еду и пиво.
– В том то и дело, что никак, – ответил я и выложил ему все, как на духу.
– Зато теперь ты знаешь, каково было коту Шреденгера, – отреагировал на это он.
Разумеется, мне нужен был другой, хоть как-то объясняющий мой посмертный опыт ответ, и это отразилось у меня в глазах. Читать по глазам мой собеседник умел, поэтому почти сразу же добавил:
– Если честно, я имел в виду совсем другое: «пусть мертвые хоронят своих мертвецов» и так далее. Но твой случай кажется мне не менее интересным. Более того, мне кажется, наша встреча – это не просто так, и ты мой посланец судьбы. Надеюсь, я смогу отплатить тебе чем-нибудь полезным.
– Так что же мне делать? – спросил я, пропустив мимо ушей эту лирику.
– Не пытаться питать иллюзию понимания. Обычно люди думают, что они что-то понимают и имеют твердую почву под ногами. Им так проще обитать в неизвестности. Однако, подобно тому, как эта твердость превращается в огромные пространства пустоты с крайне редкими вкраплениями того, что мы вообще не можем понять и обзываем квантами или частицами, понимание оказывается такой же иллюзией. Мы ничерта не понимаем и не можем понять, а большинство из нас не желает понять даже это.
– Ты, наверно, думаешь, что я сумасшедший? – решил вдруг я.
– Мне на это плевать. А ты, кстати, знаешь, чем сумасшествие отличается от особенности?
– Нет.
– Если ты любишь спать на потолке – это особенность. А если при этом тебя терзают всякие муки, или ты достаешь окружающих, то это уже сумасшествие.
– Хочешь сказать, что все дело в отношении?
– А в чем еще? Ярким подтверждением этому служит признание патологией нежелание бредить и галлюцинировать определенным образом.
– Ты о чем?
– О флаге, например. О гимне. И прочих подобных вещах, в которых мы просто обязаны видеть то, чего там нет. Ради спасения флага вообще полагается рисковать жизнью, то есть ставить какую-то тряпку выше себя. А так называемые святыни – это вообще пиздец. Но попробуй об этом откровенно признаться там, где на это положено благоговеть… И раз уж мы с тобой тут разоткровенничались, я тоже признаюсь в том, что есть нечто, что я могу сказать далеко не каждому. Дело в том, что я господь.