Горюшко от умишка - стр. 19

– Неожиданно расщедрился Авдей Семёныч, да прибудет ли сам-то?! – произнесла она, наблюдая вакханалию в зале.

– Чёловек! – оторвавшись от своей кокотки, поднял руку Сизый, к нему подбежал набриолиненный распорядитель.

– Чего изволите-с?

– Пришли-ка, голубчик, полового…

– Уединиться решили-с? – приклонился человек.

– Хай освежит, да накроет заново, пока мы с Дусей в танце сблизимся, а засим в номере уединимся…

Сизый сунул распорядителю пару пятидесятикопеечных купюр, тот отошёл к музыкантам, отдал одну ведущему, что-то шепнул, ансамбль заиграл танго. Сизый увлёк Дусю на танец.

– Как звать тебя, красавчик? – ухмыльнулась Дуся.

– Так и кличь, душечка! Выводишь, чую, нежно – танцам, привечаю, обучена? – сощерился Сизый.

– Бандура наша кажный раз понукает: дом терпимости, мол, это вам не изба притворная! Вы, научает, и в танце должны клиента возбуждать и парфюмом не отталкивать…

– Парфюм твой и верно сладок…, – принюхался бандит.

Щерба с одной из кокоток пошли в её комнату, за столом остались изрядно подшофе Мыта и Хлыст со своими избранницами. Одна кокотка обратила внимание другой к хозяйке:

– Давненько наша бандура на шпану не растрачивалась…

– Ждёт ешшо кого-то… Ишь, душою мается?

Хлыст похотливо посмотрел на стоящую поодаль содержательницу борделя. Не понимая, что это хозяйка, подошёл к ней и достаточно по-хамски прихватил за талию:

– Где жа прежде скрывалась экая краля?

– Фу… Отольни, пьянь беспардонная! – хозяйка вскинула руки и попыталась отстраниться, но Хлыст прижимал крепче. В этот момент его одёрнул только что пришедший Авдей, и ударом по морде отправил под жардиньерку.

– Схлынь, шкура барабанная… Не по свою харю красотку примеряешь!

– Благодарствую тебе, Авдей Семёныч! Чаяла, облагодетельствуешь ли посещением? – оправилась мадам.

Авдей кивнул на Фиксу:

– Дружку моему кокоток повиднее покажь…

– К тому господа и прибыли, понимаю? – хозяйка дала знак распорядителю заняться новым клиентом.

– Смотри за шпаной… иначе колотить буду нещадно…, – цыкнул Фиксе Дрын, – Попусту меня не дёргать, а поутру ноги их здесь чтобы не было…

– Не кипиши, Дрын… Расчихвостю, коли забузят…

– А к тебе, Ольга Дмитревна, особый вид имею! – Авдей преклонил голову перед Ольгой Дмитриевной, – Распорядись сервировать столик в хозяйских покоях…

***

Отдельная комната. Горят свечи. Остатки еды на столике. Ольга жмётся в кровати к Авдею. Он раскуривает курительную трубку, она с папироской в мундштуке.

– Авдей, дружок прихожий тебя кличет Дрыном, а я так первый раз слышу?

– Язык бы ему подрезать… Мелет чего не попадя…

– С прошлого года о тебе ни слыхивала, а тут как снег на голову… Бордель на сутки выкупаешь, сам же лишь к ночи являешься?

– В силу дурости своей, чуть по миру не пошёл… Утрясал покуда да праведность изыскал, пришлось на тюремных шконцах клопов окармливать… А по тебе соскучился, душа моя… Муки душевные привели…

– Интрижно, Авдей Семёныч… Никак замуж позовёшь?

– Есть у меня верный человек в новой, как ея, бога душу – рабочей, милиции… Кой на язык развязан… Известия такие по миру гуляют, будто упраздняют врачебно-полицейские комитеты, а проституцию будут объявлять вне закона!

Мадам Фрайзон забеспокоилась:

– Намекаешь на бордель… Девок что ли распускать?

– Девки твои и так распутные, куды ж боле? – пошутил Авдей, – А большевики вещают, мол, всяка баба тоже человек, и тоже права имеет! Всех бесправных и угнетённых в профсоюзы зазывают, а смутьянов в начальства возводят…