Горячий снег Аляски - стр. 8
За мое отсутствие ничего не изменилось. И это меня обрадовало. Со спокойной душой, я вышла из машины, заглушив двигатель. В доме стояла тишина, и я, пройдя к входной двери, закрыла ролеты. И только тогда включила свет. С улицы дом остался темным и нежилым, зато внутри было тепло и светло. Пройдя на кухню, я позволила себе откупорить бутылку вина, купленного уже давно. Нарезав сыра, и разогрев пасту с креветками, я включила телевизор на самую низкую громкость, и принялась за ужин. Паста была вчерашняя, но мне было все равно. Я не думала о ней, я думала лишь о тех глазах, что смотрели на меня сквозь приглушенный свет зала, и о тех ощущениях, что преследовали меня практически до дома. За мной наблюдали, и кто это был – друг или враг, мучило меня больше всего.
Я и так боялась всего, что иногда бросалось в глаза моим сотрудникам. Таня иногда обращала внимание на мою напряженность и нервозность, а Стив на необычную реакцию на шум. Я часто оглядывалась, и, даже если нужно было сходить в супермаркет, расположенный в пяти минутах от библиотеки, я ехала на машине. На ночь мне приходилось пить хоть и легкое, но снотворное – в первую неделю в Найк-Фервью я не спала. Потом мне начали сниться кошмары, и сон стал прерывистым, и на утро я чувствовала себя разбитой и уставшей. Тогда я пошла в аптеку, и купила самые простые успокоительные, продающиеся без рецепта. Сон стал крепче, но кошмары не прекратились. Умом я понимаю, что так далеко от Нью-Йорка меня никто искать не станет, и легче найти хорошего адвоката, который сможет вытащить Джеремайю О`Браена на свободу, чем заброшенного на край света человека. Но приказать себе успокоиться я не смогла.
В моем багажнике всегда хранилась сумка с одеждой, и деньгами, что перечислялись мне на карточку. В любой момент я могла запрыгнуть за руль и направиться далеко, куда глаза глядят, подальше от опасности, если успею, конечно. « Ожидание смерти хуже самой смерти – хуже самой смерти» - эту фразу неоднократно я слышала и в фильмах, и встречалась с нею в книгах, но сейчас, как никогда она понятна мне. В конце концов я плюну, и перестану бояться. Совсем. Когда-нибудь, но не сейчас.
Включив воду в душе, я разделась, и быстро стала под горячие струи воды. С водой уходило основное напряжение, но в тишине ванной комнаты мне снова вспомнился взгляд мужчины, испепеляющий меня своей холодностью.
- Странный какой-то, - пробормотала я, смывая с себя гель. – Как будто я ничто вообще, пустое место. Наверное, это из-за того, что я не местная, - привычка говорить сама с собой появилась у меня после смерти бабушки Пэгги, и как я ни старалась, избавиться от нее не смогла.
Выйдя из душа, я завернулась в большое пушистое полотенце, и заглянула в зеркало. Оттуда на меня смотрела большеглазая девушка, с длинными волосами ужасного, неподходящего ей, цвета волос, и бледной кожей. Потерев щеки, чтобы придать им хоть какой-то цвет, я кивнула себе, и вышла из ванной комнаты. Единственный плюс одиночества – можно ходить по дому голой, и никто не скажет ни слова.
Выключив телевизор, я подхватила бутылку с вином и оставшийся сыр, я побрела в комнату, которая стала на эти два месяца моим единственным домом. В « паническую комнату». Закрыв дверь, я включила монитор, на котором отобразились все комнаты моего двухэтажного дома. В них было темно и спокойно, и я, завалившись на кровать, включила ноутбук, и принялась искать информацию о Джошуа О`Конноре. И…Ничего не нашла. Только частоты, на которых можно найти радио « Ледяной рок». Даже в названии своего радио, мужчина использовал слово лед – цвет своих глаз.