Города монет и пряностей - стр. 25

Так говорят все солдаты. Эти слова мы узнаём прежде, чем команды «налево» и «направо».

От этого человека я узнала, как берут измором.

Вербовщик предложил своих кур в обмен ещё на одного сына, который должен занять место в строю.

– К чему парни в краю без яиц? – рассудил он.

Но мой отец покачал головой и сказал:

– Вы забрали у меня двух сыновей и взамен дали лишь мясо. У меня осталась дочь, пусть она сама выбирает, идти ей с вами или нет. А сыновей больше не просите – их нет.

Вербовщик нахмурился:

– Мой Король не одобряет, когда женщины сражаются.

Мой отец пожал плечами, и на его покрасневшем от мороза лице появилась полумёртвая улыбка.

– Тогда вам тут нечего делать.

– Нет, – сказала я очень тихо. – Я хочу пойти. Обрежу волосы, стяну грудь повязкой и надену тяжелый шлем. Я отправлюсь туда, где сгинули мои братья, и буду биться там, где они должны были биться. Это будет не так, как если бы мы собрались вместе, но всё-таки достаточно близко, чтобы я смогла петь их духам под сенью деревьев, чьи названия мне неизвестны.

Отец и вербовщик уставились на меня: один со скорбью в глазах, другой – с расчётом.

– Не отказывай просящим, – ответила я, не в силах поднять глаза и взглянуть на отца.

Они вместе остригли мне волосы – в те дни они были очень густыми. Я лежала у пенька, пока отец и вербовщик по очереди рубили их ржавым топором. Груди я перевязала сама, скромности ради. Вербовщик надел мне на голову собственный шлем: тот был с защитой для подбородка и сидел тяжело, как чувство вины. Я скрылась за поворотом тропинки… По дороге спросила вербовщика, похожа ли я на парня.

– Ты похожа на делателя вдов, – сказал он, добродушно рассмеявшись.

Так я получила своё солдатское имя. Мы шли к холмам, и солнце подымалось по небосклону.

Не прошло и года, как я вдохнула пятилиговый туман, оказавшись в самой его гуще. В моей груди всё распухло и взорвалось, словно барабан, в который всадили нож.

Лоб мальчика сморщился, как потрёпанный молитвенник. Он нервно ковырял под ногтями, уставившись на мох; его плечи были напряжены.

– Мой отец посылал многих вербовщиков во все концы страны, и они возвращались, ведя за собой непохожих друг на друга новобранцев, словно молоденьких куропаток. Они все хорошо выглядят в своих мундирах. А мне пообещали алый плащ, когда я вырасту.

Лицо девочки осталось гладким и непроницаемым, как вода в пруду.

– Это всего лишь сказка, – проговорила она.

– После войн, которые устраивает мой отец, у варваров появляются акведуки, дороги и общественные бани.

– Уверена, это правда.

– Один из моих воспитателей родом из покорённой страны. Он говорит, что любит Дворец и свои одеяния из многослойного шелка, а его дети счастливы.

– Я не стану подвергать сомнению слова другого человека. Ты не должен мне ничего объяснять.

Мальчик ещё сильнее нахмурился. У него зудели ладони. Небо было тёмно-серым, сквозь облака из грубого холста проступали стежки ночной синевы.

– Иногда я забираюсь на хурму и наблюдаю, как муштруют солдат, – тихонько призналась девочка. – Офицеры красивые и такие высокие. Я не думала, что мальчики вырастают такими высокими. Ряды шлемов ослепляют меня.

– Однажды я такой надену, и у меня будет длинный изогнутый меч в придачу, и никто не предложит мне петухов.

Двое детей на миг умолкли. Тусклый диск солнца отбрасывал припадочные тени на камни, точно руки, которые не могут схватить желаемое. Девочка следила, как мальчик теребит свой пурпурный браслет и избегает смотреть ей в глаза. Пока скворцы и заплутавшие испуганные чайки кружились и кричали над их тёмными склонёнными головами, девочка решила, что лучше продолжить историю, как продолжает идти вперёд солдат, забывший обо всём, кроме холма впереди и собственных усталых ног.