Город У - стр. 49
– Пап, а… – начинает он, но объятия вдруг каменеют. Руки отца становятся холодными, как батареи отопления в сентябре. Рослику хочется вздохнуть, но руки сжимаются всё сильнее и сильнее.
– Папа… – задыхаясь, шепчет сын. – Я не могу дышать, пусти!
Но каменные руки сближаются, Рослик вытягивает голову вверх и кричит. Хруст костей в плечах и груди, холод каменных рук… И пыль, кирпичная пыль повсюду – в глазах, ноздрях, зубах.
4.
Кирпичная пыль повсюду. Я кашляю и пытаюсь освободить руки. Но их нет. Совсем. Куда они делись? Ничего не вижу.
– Кто-нибудь… Господи, кто-нибудь! – губы разлипаются с трудом. Сначала ничего не слышу, потом – тоже стоны.
– Кто там? Катя? Павел Сергеевич? Помогите!
Тут кто-то добирается до меня и что-то делает. Вижу слабый свет.
– Сильно вас побило? – голос молодой и незнакомый. Вспоминаю, что с нами был еще кто-то. Антон?
– Антон…
– Я Рослик. Сейчас я помогу вам.
Он светит смартфоном и выкапывает меня откуда-то – из-под кучи кирпичной пыли.
– Что случилось? Катя? Где Катя? – я вздрагиваю всем телом и, почувствовав руки, помогаю себя откопать.
– Не знаю. Их я еще не нашел.
– Ищите, ищите скорей же! Ради Бога! Бросьте меня, я в порядке, ищите!
Он отходит, а я, прислонившись к стене, пытаюсь прийти в себя. Голова кружится; тупо слежу за отдаленным светом фонарика, в котором столбом стоит кирпичная пыль.
С величайшим облегчением слышу отдалённый стон Кати. Жива! Но, может, искалечена? Собираюсь с духом и ползу в ту сторону. Там светит фонарик парня-диггера. У Кати ссадины на лице и слегка повреждена рука. В остальном, кажется, хоккей.
– Мы сможем выбраться отсюда? – спрашиваю я Рослика. Тот делает какой-то жест – я не вижу в темноте, потому что фонарик цел только у него.
– Я сейчас буду выяснять…
– А Ташин?
– Пока не нашел его. Попробую сейчас еще всё облазить кругом. У вас смартфоны есть с фонариком?
– У меня есть! – говорит Катя. Голос у нее сиплый, но спокойный. Я радуюсь про себя, хотя понимаю, что если мы выберемся из этой передряги, буду корить себя за это всю оставшуюся жизнь. Но только бы выбраться.
Сестра включает фонарик в телефоне, и мы остаемся с ней сидеть среди кучи обвалившихся кирпичей. Что могло вызвать обрушение? Мне совсем не хочется об этом думать.
– Он ищет пожилого мужчину? – спрашивает Катик. Я киваю, и мне вдруг становится так ее жалко, что я обнимаю ее и плачу.
– Прости меня, Катик! Я сумасшедшая. Меня надо лечить в психушке! Как я могла тебя во всё это втянуть?..
– Ерунда, – отвечает мне младшенькая. – Зато я видела маму!..
Я закрываю глаза и прижимаю ее лоб к своему. Рослик возвращается минут через десять-пятнадцать.
– Я не нашел его. Обвал не такой большой – только в районе развилки. Под кирпичами его точно нет. Надо выбираться и звать на помощь.
Он помогает нам встать, и мы идем обратно. Слава Богу, дорога хоть и усложнилась, но проход нигде полностью не завалило. Через сорок минут мы видим солнце.
5.
Как-то поздней осенью Наташа Кожеева проснулась часа в три ночи и, стараясь не шевелиться, начала складывать – пазл за пазлом – только что приснившийся сон. Там было всё то, что почти стерлось из ее памяти, выветрилось – ради нее самой, чтобы спасти ее и Катю.
«Склепы, коридор, Рослик, Ташин и… И мама. Господи, какое же всё живое и реальное было в этом сне! Намного реальнее, чем моя теперешняя, никому не нужная жизнь…»