Город смерти - стр. 27

Уроды. Кретины. Мясо. Трупы.

– Д-дрон. – Женька шептал еле слышно, губ не разжимая, и автомат пытался нашарить. – Т-тих-хо.

Дрон улыбнулся: нашел лошка, разводит. Протянул руку, чтобы еще раз похлопать Женька по плечу, – и замер. Идет кто-то, что ли? Продирается, особо не таясь. Дрон ухватил рюкзак за лямку, махнул Женьке, чтобы шел следом, и пополз на четвереньках куда глаза глядят. Он старался не наступать на ветки, не шуметь, но не получалось, кругом был проклятый сушняк, и мертвый мох хрустел под ладонями… Истошно завопил Женька. Дрон быстро обернулся: Женька сидел на жопе, ладонь к самому лицу поднес, слезы катятся, губы дрожат.

– Что?! – выдохнул Дрон.

– С-суч-чок…

У него была пробита правая ладонь. Блин, сраный заика, еще и слепой до кучи, а преследователь уже ломился к ним, и оставалось молиться, чтобы это был медведь. Дрон вцепился в автомат и на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел ЭТО позади Женьки.

Лучше бы офицеры с собаками. Патруль. Милиция. Стая волков. Гопники. Призрак дедушки, статуя Командора!

Дрон заорал, Женька обернулся, заверещал, упал на спину и начал нелепо отползать, забыв про травму, бросив автомат. Впрочем, зверя не интересовала железка, зверь хотел мяса.

Морда бультерьера, тело крысы. Глаза-щелочки. Отвратительные ржавые пятна на белесой шкуре. Зверь был размером с рысь, перетекал между веток, неспешным пружинящим шагом приближался, не скрывался, знал, что от него не уйдут. Ему достаточно было прыжка, но он играл с мясом.

Дрон понял, что все еще кричит, что горло уже дерет, что Женька повторяет: «Мама, мама, мама» – и всхлипывает. Зверь приоткрыл пасть, будто улыбнулся. Дрону показалось, что от него смердит падалью.

Автомат в руках был нереально тяжелый. И Дрон не соображал, что с ним делать, как, черт побери, эта штука стреляет. Зверь перелез через последний ствол. Теперь он стоял прямо перед Дроном, смотрел то на него, то на Женьку и бил лысым хвостом по земле.

– Стреляй! – завизжал Женька.

Дрон закрыл наконец рот и дал очередь. Едва не оглох. Он ждал, что или сейчас в него вопьются клыки, или Женька захлебнется последним криком. Было тихо. Женька, задыхаясь, судорожно хватал воздух ртом. Тварь отступала. Щерилась, скулила. Сделала несколько шагов – и рванула прочь длинными прыжками.

Дрон сел на землю. Посмотрел на Женьку.

– Ты ее видел? – горло драло от давешнего ора. Да уж, пошумели на славу, на весь лес.

– В-в-в…

– У нас такие водятся?

Женька замотал головой – чуть не отвалилась. Дрон подполз поближе к приятелю, осмотрел его ладонь: дырка была что надо. Не имело смысла куда-то спешить, бежать, прятаться: они уже выдали себя. И хорошо, если придут люди, а не друзья зверя.

– Слушай, камрад, мы случайно ничем не отравились, как думаешь? До глюков?

Женька пожал плечами. Говорить он пока не мог.

Ночь они провели на том же месте. Спали по очереди. Женька один раз принялся палить: ему померещилось, что кто-то бродит вокруг в темноте. Или не померещилось – они так и не узнали. Надо было выбираться, и с рассветом было решено по компасу двигаться на запад.

Лиственные деревья умерли по всему лесу. К счастью, дальше начался ельник, ступать на иголки было куда приятней. Рука у Женьки воспалилась, и чувствовал он себя плохо: дрожал как в лихорадке, все время хотел пить. Дрон терялся в догадках. Выходило, что лучше бы сдаться или хотя бы Женьку к людям вывести.