Город, которого нет. сборник - стр. 5
А может… а если это наркотик, и он грезит? конечно! Подмешали что-то в питье, вот и сглючило. Мозг обрадовался, стал услужливо толкать по этому пути: ты спишь, это сон…
– Хочешь, завтра съездим к доктору, – вдруг предложила Ленка. – Он очень известный: гипноз там, тренинги… восстановление памяти. Я посмотрела, на всякий случай…
– На какой случай? – спросил Никита.
Приехали. Где ты, где ты, белая карета? А ведь ее тоже что-то смущает. Он другой. Похож, да не тот. Как воскресший кот с кладбища домашних животных. А тот неплохой, похоже, чувак был. Как все обрадовались! Вот уж свезло увидеть собственные поминки.
И что теперь делать? До четырех, сказал ему Рик. А потом что? Он превратится в тыкву? Или просто не сможет вернуться?
– На какой случай? – повторил он. Она не ответила.
Бедная девочка. Бедная, ага, сказал внутри кто-то злой. А кто кричал его Ленке: отдай? Кто его сюда затащил?
– Лена, как звали колдунью? – спросил он.
– Зачем тебе? Глупости же…
– Такая маленькая, смуглая, с седыми волосами?
– Толстая, огромная, с рыжей крашеной копной, – засмеялась она и обхватила его за шею.
Ну врет же! тоже чувствует, что все не так.
– Лена, – спросил он, – ты что, знала? что я – не он? Другой Никита?.. ты знала?
Вспугнутые птицы в ее глазах поднялись. Взгляд потемнел, и стало яснее несходство. С мягкой, молчаливой Ленкой. Его Ленкой.
– Что ты говоришь, – ровно сказала она. – Разве есть на свете другой? Давай спать. А завтра будет новый день.
И ты поведешь меня к доктору, подумал Никита, на лоботомию, угу… Бредовый день, бредовый город. Как сказал Чиж? Кроме солнца, мостов и котов? Неожиданно для себя спросил:
– Солнце, мосты и коты… почему коты?
– Спроси сам, – она отвернулась, кусая губы. – На лестнице Ватсон дежурит.
На лестнице. Ватсон. Дежурит. Нормально?
– Так я… пойду? – спросил он чужую женщину с лицом Ленки.
– Ты вернешься, – ответила она. – Чуток подумаешь и вернешься. Я проснусь, а ты уже будешь здесь.
Никита вышел, не ответив. На лестнице закурил.
– Я же сто раз просил дымить пролетом выше, – раздался голос. Никита оглянулся в поисках собеседника. На подоконнике сидел крупный рыжий кот.
– Здрастьте, – сказал он – Ватсон?
– Ага, – откликнулся кот, – и тебе не хворать. Предвижу вопрос. Отвечаю: говорю тут, действительно, я.
Никита затушил сигарету.
– Мне нужно на Лиговку, – сказал он.
– К Марго собрался, – Ватсон прищурился. Его голос ровным мурчащим дискантом звучал прямо у Никиты в голове. – Она мне кило парной телятины обещала. Ты ей напомни при случае…
– Ты знаешь Марго? Ты понимаешь, что тут происходит?..
– Вообще или в частности? – осведомился кот.
Никита взглянул на часы.
– Некоторым жаль потратить пять минут на разговор, который может сберечь им сутки, – заметил Ватсон.
– Я слушаю, дружище, – вздохнул он.
– Теория котоцентризма, – начал кот.
Издевается, подумал Никита.
– Теория котоцентризма, – продолжил собеседник с нажимом, – уходит своими когтями в тот период, когда зарождался этот город. Петербургский пра-кот, любимец Петра…
– Разве у Петра был кот? – спросил Никита.
– Петр построил город, – был веский ответ, – разве можно сделать что-то стоящее, не имея поддержки кота?
– Да, в самом деле…
Кот застыл, словно проверяя, нет ли в ответе иронии, и продолжил:
– Мы не любим перемен. Поэтому все, что можно было сделать постоянным, стало таким: дождь идет строго по расписанию, мосты растут по схемам. Пра-коту пришлось повозиться, намурлыкивая архитекторам чертежи. Весь город, развод которого – произведение искусства, подчинен ритмам котогармонии. И только вода переменчива.