Горькая звезда - стр. 31

Оказавшись на свежем воздухе, Никита поднес к носу платок, пропитанный ароматными маслами, вздрогнул, вспоминая варанга, и подумал: вот кому на самом деле, прости Господи, не помешало бы сегодняшнее крещение. Картина, которую он наблюдал на берегу Днепра, вновь встала перед глазами, и Никита, не в силах сдержаться, прыснул в тончайший мосульский шелк. Растерянные мужики и бабы, голые вперемешку с одетыми, стояли в воде – кто по пояс, кто по грудь, – не понимая толком, чего же от них хотят, и испуганно озирались по сторонам, в то время как с берега, из последних сил пытаясь удержаться в рамках торжественного обряда, их окормляли беглые херсонесские священники.

Кстати, нужно посоветовать епископу Анастасису, чтобы он, когда будет «крестить» туземцев в Новгороде, хоть там разделил бы мужчин и женщин. Ведь не святое таинство сегодня проходило, если разобраться по сути, а едва ли не свальный грех. Хотя положа руку на сердце нужно признать, что в этом варварском лицедействе, устроенном специально для приехавших в Киев ромеев, было больше грустного, чем смешного.

Отвлекаясь от мрачных мыслей, Никита оглядел короткую улицу, вымощенную по обычаю северян деревянным настилом, и снова пришел в уныние. Прилепившийся к вершине холма крошечный акрополис даже вместе с земляным валом и частоколом вместо стены был, наверное, меньшего размера, чем русский квартал в Константинополе. Передвигаться здесь в носилках ввиду узости проходов между глухими деревянными заборами было почти невозможно, а всадник из Афинянина, историка и философа, как из гетеры катафрактарий. Придется идти пешком – хорошо еще, что до резиденции, куда все же нужно будет зайти до начала пира, чтобы надиктовать и отправить сообщение о том, что Русь окончательно порвала с языческим прошлым, отсюда не больше ста шагов. А лавка, торгующая золотыми украшениями, – вот она, прямо напротив.

В лавке ювелира крутился взъерошенный юноша, один из обитателей бессчетных ремесленных слобод. Судя по мятой, не до конца еще высохшей одежде, это был один из тех горожан, что были обращены сегодня в истинную веру. Неофит вертел в руках нарядное монисто. Никита скрипнул зубами. Украшение было не дешевенькой примитивной поделкой из армянского квартала в столице ромеев, изготовленной в расчете на неприхотливые вкусы здешних варваров, но настоящим произведением искусства, с грифонами и сказочными львами, филигранно отлитыми на поверхности чередующихся золотых и серебряных дисков.

То, за что в Константинополе просят жалких тридцать оболов, совсем недавно здесь продавали аж за четверть золотой номисмы. За эти деньги в Киеве можно купить столько мехов или воска, что их не увезут и два моноксила. Но с недавних пор здешние мастера вдруг, словно по волшебству, освоили изготовление золотых украшений, в которых не зазорно появиться на императорской трибуне гипподрома во время праздничных игр, и выгодная торговля стала хиреть на глазах. Волшебство ли это или просто особый дар обитателей здешних земель, Никита не знал, но он бы голову дал на отсечение, чтобы дар, лишающий его трех четвертей торговой прибыли, покинул эти края навсегда.

…День, проведенный в бесконечных хлопотах и церемониях, подходил к концу. Больше всего на свете греку хотелось вернуться в свою резиденцию, подняться в атриум и, сбросив тяжелый парадный хитон, упасть на матрац, набитый тончайшим гусиным пухом. Отпрыск знатного рода, лучший ученик Афинской академии, патрикий и сибарит, за недолгое пребывание в русских землях он страшно устал от здешней дикой, непробиваемой и главное – дурно пахнущей и вечно угрюмой толпы.