Горькая звезда - стр. 22

– И как же это произошло? – он задал вопрос, уже почти не сомневаясь в ответе.

– Случилось так, что твой далекий предок решил навязать своему народу новую веру. Вместе с греческими священниками в Киев прибыли и тайные адепты древнего культа. Они изгнали волхвов, а камень раскололи. А было это так…

Городок, в котором живет уже четвертое поколение киевских великих князей, стоит на высокой днепровской круче, оттого и прозывается Вышгородом. Отсюда вверх по Днепру, от Межигорского урочища и до самой Припяти, тянутся глухие чернобыльские леса. Внизу, до Почайнинской чащи, лежат непроходимые топкие оболони – заливные луга, изрезанные бесчисленными болотцами и протоками. Там, за оболонями, в устье реки Почайны начинается город Киев.

Из-за Днепра, высветляя надменные вежи Вышгородского острога, выглянуло веселое летнее солнышко. Распахнулись ворота, ненадолго открывая стороннему наблюдателю добротные великокняжеские терема, и понеслась в сторону Киева, рокоча копытами, полусотня оружных конников в дорогих парадных одежах, в одном из которых любой житель Киева и окрестных селений без труда признал бы князя Владимира.

От Вышгорода до Киева можно добраться двумя путями. Первый – водный, по судоходному рукаву, который ответвляется от Днепра неподалеку от княжьего острога, огибает оболонские заливные луга и, расходясь в удобную глубокую гавань, возвращает свои воды широкому ленивому Борисфену. Другой путь – посуху, вдоль поросших сосняком песчаных берегов малой речки Ирпень, через Водицкую пущу. По воде добираться до Киева лучше, чем посуху: быстрее и вольготнее. Любо великому князю путешествовать на собственной ладье: знай сиди и осматривай живописные берега, пока гребцы налегают на весла. Можно по дороге и важный разговор провести, и поесть без спешки, и о делах подумать. Да, глядишь, и с прихваченной в дорогу теремной девкой время скоротать… Вот только многолетний опыт княжения учит князя Владимира, что самый короткий путь – не всегда самый верный.

В столь важный день тысячи киевлян и десятки иноземных посланников будут наблюдать, затаив дыхание, за каждым его жестом, вслушиваться в каждое произнесенное слово. Как прибыл князь, на каком коне, во что одет, кто по правую его руку скачет, а кто по левую… Каждый чих его белого хазарского скакуна суеверные язычники-киевляне и столь же суеверные христиане-греки будут истолковывать как знамение, а посему не годится великому князю киевскому, который есть кровь от крови этих земель, водой на торжество прибывать. Любое большое судно, что движется с верховий Днепра, сторожкие киевляне всегда разглядывают с тревогой: товар ли привезли тороватые новгородские гости или снова пожаловали на вик, то есть по-ихнему на грабеж, кровожадные свены и даны? Встретить-то встретят, но осадок нехороший останется.

Великий князь представил себе, сколько радости будет посланнику базилевса, Никите Афинянину, когда тот в письме к своему повелителю начнет, возомнив себя едва ли не ромейским летописцем Светонием, описывать тревожные знаки, сопутствующие последним приготовлениям женитьбы «архонта Владимироса» (как он упорно за глаза называет его, христианского правителя Руси, в своих письмах, каждые две недели тайно отправляемых в Константинополь) с единственной сестрой императора, порфирородной принцессой Анной.