Гори, гори ясно - стр. 30
Это утро било все рекорды по изменению моего отношения к этим двоим.
– П-ф-ф, – отмахнулся Женька. – Никакого вреда, сплошная польза. Мы наговорили лишнего при человеке. Я всего лишь попросил бы его забыть об услышанном.
– Когда Макс назвал тебя дохлым конем в пальто? – полюбопытствовал.
Заметим: я держал себя в руках. И коня огнегривого тоже. Чтобы он не вспылил, не устроил бучу в общественном месте, я подогревал ладонями глинтвейн. Очень полезное упражнение, одно из двух, изученных на первом занятии с Чеславом. Правда, планетник учил меня не на стеклянной кружке жар выпускать, а на куске гранита.
– Именно, – подтвердил Джо. – Видишь, АБ нормально реагирует.
Нормально. Только теперь или пить почти кипяток, или ждать, пока остынет.
Вспомнил то утро, тоже июльское, только годичной давности.
«Усатого прикрыл сегодня кто?» – про опоздание Макса на смену.
«Дохлый конь в пальто!»
Все, что могло вызвать удивление в этом обмене репликами, так это обращение: «Усатый», – от Женьки к Максу. У дилеров не приняты бороды и усы, должностная инструкция включает в себя пункт об аккуратном внешнем виде. В этот пункт включено и бритье.
Я услышал и забыл. Мало ли при каких обстоятельствах Митин видел Находько усатым. Может, еще до начала моей с ними совместной работы. А без подковырок эти двое и дня прожить не в состоянии.
– Я ща тоже норм среагирую: шею тебе сверну тощую, – дружелюбно оскалился Макс. – Тебе ж пофиг, куда таращиться.
– Ты не слушаешь, рассадник блох. АБ помнит дохлого коня, и мое внушение на него не действовало уже тогда. Недавно я убедился: не только мое. За одним исключением: духи вод.
Стекло в руках треснуло. Я поспешил отбросить кружку с недопитым глинтвейном, чтобы не обжечься и не изгваздаться еще сильнее. Это огонь меня не берет, а кипяток – вода. Вино в данном случае.
– Простите, пожалуйста, – повинился перед официантом. – Рука дернулась. Мы оплатим.
Тот шустро подбежал к живописным осколкам в луже цвета крови.
Не все Шпале посуду в кафешках бить.
Я не рассказывал никому, кроме домашних нечистиков, о том случае с чугунными русалками с Литейного моста. Ни Джо, ни жене его, ни Шпале. Так откуда Митин об этом «исключении» узнал?
И откуда у меня устойчивость к внушению, работавшая, по словам кровопийцы, задолго до обретения огня?
– Хорошая новость в том, что и их воздействие на тебя ослабло, – почему-то с укоризной глянул на меня Джо. – Практически сошло на нет. Откуда мне знать? Специфика моей чувствительности. АБ, скажи, у тебя есть какой-то оберег?
Я покачал головой.
«Сошло на нет», – хоть одна хорошая новость за утро, если мой немертвый коллега не солгал.
– Не находишь это странным? – обратился не ко мне, а к оборотню вурдалак. – Обычный человек, стойкий к внушению. Не задает вопросов при упоминании мира Ночи. То, что другому показалось бы странным – для него в порядке вещей.
– Я нахожу тебя говнистым жмуриком, – скривился Макс. – АБ, как насчет свалить отсюда в тихий переулок и подрихтовать один черепок?
– Он все еще не ответил на мой вопрос, – напомнил я про способ искупления вины, озвученный ранее. – С разбитым черепом, наверное, сложно будет говорить?
Митин показательно вздохнул.
– Дети! – он всплеснул руками. – АБ, я говорил сегодня за тебя, и скажу завтра, если понадобится. У нас нет конфликтов. Ты был занятным человеком, стал не менее занятным обитателем подлунного мира. Я дал волю своему любопытству в изучении твоей устойчивости к воздействию на разум, потому что был уверен в дневной слабости тех, с кем мы столкнулись.