Горбовский - стр. 5
На том месте в сердце, где каждый раз по-новому открывалась рана, никак не могла возникнуть мозоль, которая защитила бы от излишней чувствительности. Марина не могла стать непроницаемой и безразличной к единственному человеку, которого любила. Девушка не понимала, зачем отец раз за разом произносит эти слова, если видит, насколько ей тяжело их слышать. Значит, он действительно хочет сделать ей больно. Значит, он на самом деле не любит ее. И все, что говорит в ярости – правда, которую мужчина скрывает за будничной маской приветливой нейтральности.
К этому выводу Марина приходила каждый раз, как убегала из квартиры после ссоры. С этого момента ее не волновало ни отсутствие крыши над головой, ни отсутствие денег. Как ей быть, куда ей теперь податься? Плевать. Все, что имело значение, когда отец выгонял Марину, – это его истинное отношение к ней, остававшееся загадкой.
Вырвавшись из мрачного глухого подъезда во внутренний дворик, Марина замерла, вытерла слезы тыльной стороной ладоней и глубоко вдохнула тонкий слоистый воздух весны. Девушка подумала, что этот воздух может очистить от грязи, которой отец успел полить ее в это утро. У нее было ощущение, будто она попала на свободу из долгого заточения под землей.
Выбравшись на аллею, Марина двинулась к центру города.
На улице витали остро-сладкие и легкие, как французские духи, ароматы белой сирени, а также убаюкивающие запахи поздней черемухи. Было то время весны, когда уже отцветали плодовые деревья, и сильный ветер порывами срывал с них последние белые лепестки, которые еще неделю назад наполняли улицу своей мягкой сладостью. Теперь они ютились вдоль дорог длинными белыми лужами, как иссушенные ветрами сугробы грязного снега поздней зимой.
Марина взглянула на наручные часы и ускорила шаг. Слезы на ее глазах высохли от ласкового ветерка, но рана внутри по-прежнему кровоточила, как пробитая артерия, через которую сердце упрямо продолжает качать кровь. И пока сердце ее будет биться, артерия эта будет все так же выплескивать сначала красное, потом розовое, позже – белесое… Обида будет проходить, слабеть, забываться. Боль истончится и притупится. Марина прекрасно знала, что неизбежно простит отца, и очень ждала этого момента. Уже сейчас ей хотелось перемирия. При мысли о нем Марина даже позволяла себе слабую улыбку.
На лужайках вдоль аллеи дети радовались жизни так, как способны это делать только дети. Марина прошла мимо девочки, которая сорвала созревший одуванчик и принялась с энтузиазмом сдувать летучие семена на своего отца. Мужчина засмеялся и поднял глаза, его взгляд встретился со взглядом Марины, и они улыбнулись друг другу теми искренними улыбками, которыми одаряют друг друга только незнакомые люди.
Институт. Величественное желто-белое здание напоминало музей. Его становилось видно издалека, еще с середины аллеи – крыша возвышалась над черно-бирюзовыми верхушками елей и вступала в игру с ясной лазурью неба. Слева – здание чуть менее колоссальное. Несмотря на характерный для времен советского союза фасад, современная облицовка цвета слоновой кости придавала ему лоска.
Научно-исследовательский институт микробиологии и генной инженерии имени С. И. Златогорова, а если говорить конкретнее, огромный комплекс советских лабораторий, разбитый на множество секций. Даже преподаватели не имели понятия (или поддерживали легенду, будто не знают), что строилось раньше и какое здание считать главным: это институт при НИИ или НИИ при институте? Говорили и так, и сяк. Собственно, это и не имело особого значения: оба здания могли функционировать независимо друг от друга. Студенты учатся, преподаватели преподают, ученые – изучают. И никто никому не мешает.