Гоп-стоп, битте! - стр. 8
Подбежала, толкнула в грудь со всей силы.
– Хватит! Кассир сказал тебе, клиента не калечить!
– Влюбилась, Нинон?
Открыли рюкзак. Опа-на! Вытряхнули деньги. Обыскали. Раздели до трусов. Уложили одежду в рюкзак, отнесли в сторону, завалили травой и ветками. Вещдок! Вернулись. Чемодан извлек из бардачка бутылку «Жигулевского» и вылил пиво на ограбленного.
Сели в машину, проехали пару метров. Таксист нажал на тормоз.
– Нельзя его так оставлять, – водитель достал из-под сиденья монтировку, – пойду его грохну.
– Ты че, Чемодан? Он же в полном отрубоне.
– Так все-таки влюбилась? – Открыл дверцу, собираясь выйти из машины.
– Только попробуй! Скажу Кассиру, он тебя уроет.
– А если он потом нас вспомнит?
– Ни один еще не вспомнил.
– Ни один еще после такой дозы карманы мне не отрывал. – Водитель посмотрел в сторону поверженного пассажира, подумал немного, грязно выругался и нерешительно тронул с места.
Сидела с каменным лицом. Прикурила сигарету и тут же выбросила.
На фронтоне придорожного кафе «Ласточка» местный художник нарисовал птичку, похожую на летящего пингвина.
– Останови у «Ласточки». Живот скрутило.
Забежала в кафе, но пошла не в туалет, а к телефону.
– Верка, привет, – оглянулась, зашептала секретным голосом, – слушай, внимательно. Позвони в «Скорую». На шестом километре справа от столба, прямо за посадкой… Кто-кто? Клиент. Да, молодой. Да, красивый. Машина рядом? Отлично. Сгоняй. Укутай в одеяло – дубариловка. Пока «Скорая» приедет, он замерзнет на сто рядов… Да, влюбилась. А что, нельзя? Давай! Рассчитаюсь по-царски.
Вернулась. Села сзади. Закрыла глаза. Запрокинула голову.
Ей никто раньше не целовал ладонь. Он первый.
Белые стены приемного покоя и мучительно издалека, никак не понять откуда, бесстрастно, глухо, без модуляций:
– Фамилия? Как твоя фамилия?
– Не врубается, алкаш. – Женский голос, тоже лишенный сострадания.
– Ну, хорошо, а как маму-то зовут, помнишь?
– Не помнит! Как это, в сущности, ужасно, забыть имя матери. – Доктор в застиранном, тесном в подмышках халате покосился на смазливую медсестру и остался доволен произведенным впечатлением. – Смотрите, Леночка, был здоров от природы, можно сказать, как бык здоров. Живи – не хочу, но он, пьянь, целенаправленно, систематически, ежедневно отравлял себя зельем – и вот результат. Я понимаю, конечно, что алкоголизм – это болезнь, знаю, что из множества бытовых пьяниц, ежедневно употребляющих спиртное в течение нескольких лет, только восемь процентов превратятся в законченных алкоголиков, но не понимаю вот этого слабоволия, вернее, полного отсутствия воли. Ведь до того, как он приобрел болезненную зависимость от сивухи, он же мог остановиться? Мог?
– А почему только восемь?
– Ну это же всем известный медицинский факт. В войну солдатам каждый день давали так называемые наркомовские сто грамм. А потом война закончилась, и больше за обедом не наливали. Так вот, девяносто два человека из ста приступили к еде без стопарика, а восемь без стопарика есть не смогли и побежали искать спиртное. Вот они и составили восемь процентов. Статистика!
– Они за кайфом побежали.
– Ничего себе! За кайфом они побежали! Мне, например, тоже нравится состояние легкого опьянения, но я же понимаю, что у меня есть пациенты, работа, обязанности перед семьей, перед обществом, в конце концов, и именно поэтому я и не пью по утрам водку вместо чая.