Гонки на дирижаблях - стр. 28

– Ну, так и иди. Иди! – уставив руки в бока, Хельга нахально подняла бровки и выставила вперёд челюсть, она теперь походила на мопса, кривоногого и сварливого.

Её отчего-то бесила эта девица. Да, она помогла ей, ей бы не справиться с Одноглазым, но такая уж скромняга.

– А ты не гавкай на меня! – Саша развернулась и принялась греметь посудой.

– Что ты сказала?!

Хлёсткая оплеуха заставила умолкнуть Хельгу. Степаныч отёр ладонь о рукав.

– Тихха, – скомандовал он, приглушая голос, – на кухню пошла. Пошла-пошла-а!

А глаза с прищуром будто ждали. И Хельга больше не вякнула, лишь плечом повела и ухмыльнулась грязно, окинув Сашу взглядом.

– Ну и, стерва же ты, Хельга, – в спину ей, любуясь кошачьей грацией мулатки, говорил Степаныч, – вот чего к девчонке привязалась? Цыц, малчать, сказал!..

– Ка-а-азёл, – шипела в кухонном закутке Хельга, – чего уставилась, крыса?! Чисти картошку… ххх!..

Саша оттолкнула её к шкафу и упёрлась ей локтём в шею:

– Отвяжись от меня лучше, Хельга, – проговорила она тихо.

– А то что? – с издёвкой покрутила головой та.

– А я дура, – медленно сказала Саша, запрокинула голову и с силой ударила лбом в лоб Хельгу так, что у той зубы лязгнули.

Та охнула и на мгновение осела под рукой.

– Разззошлись! – неожиданно появившийся в закутке Степаныч схватил за шкирку Сашу и оттащил от Хельги.

Мулатка ухватилась за край стола и, стирая кровь от прикушенного языка, криво усмехнулась:

– Где так научилась?

Саша стояла вполоборота. Голова у неё звенела, и кровь носом пошла, как тогда. Она пошла к шкафу с одеждой, прижала кусок тряпья к носу. Сказала:

– Когда пьяная скотина свяжет, кляп воткнёт… тогда.

Степаныч выдохнул зло:

– Оставь её, Хельга. Не узнаю тебя сегодня.

Та молчала, но улыбаться ей больше не хотелось. Достала кружку и налила вина. Степаныч шарахнул по кружке кулаком.

– Пока жрать не приготовите, к вину не прикасаться! – рявкнул он.

Саша, схватив таз и пальто, выскочила по лестнице наверх, за снегом.

А снега не было. Растаял весь снег, оставив после себя черноту и грязь.

Хватая холодный воздух, Саша остановилась, натянула пальто и привалилась к ледяной железяке.

На улице заметно потеплело, со стылых конструкций капало. Под ногами чвакнула грязь, но сапоги не промокали.

Поставив таз, Саша застегнулась на все пуговицы. Хотелось узнать, как там мать с сестрой. Что толку сидеть здесь, всю жизнь не просидишь, а там, если вернуться, может, Мохов не выгонит на улицу, конечно, не выгонит, ужин за счёт заведения.

Задумавшись, она не видела, как со стороны города быстрым размашистым шагом приближался человек. Подошёл совсем близко. И спросил:

– Ты чего здесь, на холоде?

Голос Игнатьева обрадовал невероятно. Она даже зажмурилась, так перехватило дыхание, и подумала – хорошо, что в темноте не видно, как она глупо обрадовалась… как щенок, только язык вывесить и скулить.

– Ты за снегом, похоже, – рассмеялся Игнатьев, – а снега-то и нет. Брр…

Передёрнулся.

– Холодно… Пошли вниз. Вода и внизу есть, я забыл тебе сказать.

Открыв люк, он стал пропускать её вперёд и тут же остановил, увидев при свете, что на лице девушки кровь:

– Что случилось?

– Это я ударилась… в темноте… о… об угол шкафа.

– Что тут происходит?! – поняв, что она не хочет говорить, Игнатьев прыгнул вниз первым.

– Афанасий Степаныч! Рад видеть, ты мне нужен! – Игнатьев пожал руку Степанычу и присел на корточки возле Одноглазого, задумчиво сказал: – Да у нас гости. Приветствую, господин Мухин.