Голубые ступени / Stepping into the blue - стр. 3
А он ничего не замечал. Где уж ему, когда она сама об этом только-только догадалась! Ему вроде и не нужны были девушки, ему хорошо было с ней.
Все любили его, как любят привычного весёлого товарища, который никогда не откажется помочь, и если лишний рубль завёлся, что случалось крайне редко, всегда отдаст любому. «Раз нужно, – возражал он на её прагматичный укор, что тот „всё равно прокутит“. – Ну, так ему же нужно!». Он не понимал, как можно отказать…
А она всем своим существом напряжённым и сверхчувствительным возражала против предстоящей разлуки и не знала, как быть, что делать… Только не стать смешной со своим чувством, не навязываться, чтобы он должен был страдать из-за неё! Никогда! А без него… Без него… что без него? Это вообще нереально… «без него» для неё не существовало.
Но получилось, как и предположить невозможно…
Все окончившие, да их не так уж и много-то было, и она получили распределение в печатавший их журнал. Получили все, кроме него… «Вы настолько талантливы, у вас такая характеристика, что мы пока не можем подобрать вам места!» – сверхвежливо улыбаясь, заявил ему чиновник в министерстве. Он был убит – и что только не делал, где не искал работы… да ещё без диплома, потому что диплом выдавали после распределения по месту работы… ехидный заколдованный круг…
Она даже поёжилась, вспомнив это время… зато виделись опять каждый вечер… а тут грянуло «Дело врачей». Они и раньше говорили о его национальности (она знала, что такое быть изгоем, после того как забрали отца) – обид и страхов хватало, но теперь просто стало физически страшно… может, оттого, что понимать больше начали, стали старше, а может, и правда: так страшно ещё не было… еврей превратилось в клеймо. Проклятие. Было ясно: теперь без работы – смерть… «беспачпортному»…
И она взялась за телефон. Побежала по друзьям. Знакомым. Знакомым знакомых…
«Ирочка, – спрашивали её, – для кого ты хлопочешь?.. Ты разве не устроена?». И когда узнавали – разговор заканчивался. Но… «Может быть, это чудо, – думала она, когда получилось, – может, я вправду помощь с небес получила?!.». И дома потихоньку целовала крестик, который хранила в шкатулке под бумажкой, покрывавшей дно… напрасно она боялась, что он станет возражать против такого места: «Как? С консерваторским образованием? С красным дипломом и в музыкальную школу?.. – она улыбнулась. – А теперь уходить не хочет». Четыре года прошло…
Она посмотрела на часы – всё, пора идти…
Она не волновалась, не спешила и не думала, заставляла себя не думать, что будет… с тех пор как поняла, что всё равно без него жить не сможет, главное было уже сделано: она нашла профессора, который согласился её оперировать… это оказалось очень трудно. Очень. Один шанс из десяти… зато три сантиметра вверх… она посмотрела на солнце – тучка миновала, и не было в голове больше никаких пошлых слов вроде «всё будет хорошо».
«Удачное время, – только подумала она, – его неделю не будет… маме записку написала… вот и все дела…
Мама, мама… она мне всегда говорила: «Ирка, гляди: влюбишься и пропадёшь совсем. Ты вся в меня, вполовину жить не умеешь…". Мамочка, мама…».
Она подсунула пальцы под широкий ремень на груди, тряхнула плечом, поправляя сумку на спине, и это вернуло её назад – отбросило… и ступени впереди стали просто мокрыми, недаром люди так спокойно шли по ним, ничего не замечая. Она знала, с того момента, как поняла, что любит его, что сделает этот шаг – сделает. Сделает этот шаг – будь он верным или неверным – для неё единственно возможным.