Голубые ступени / Stepping into the blue - стр. 11
Свет сильно потускнел, и рабочие на мотороллере, которые не раз проезжали мимо, решили сказать Филиппычу, что эта старуха уже который час сидит и сидит в одной позе. Сначала что-то бормотала и качалась, как все евреи, а теперь и вовсе замерла, как статуя. Кто её знает, не померла ли она там, да и холодно… Филиппыч матюкнулся, толкнул толстым пузом стол и, кряхтя, выбрался из-за него. Он шёл по центральной аллее вразвалку и думал, что конец у всех один: всё равно вместе уходят редко, а тому, кто остался, куда тяжелее.
– Вона! – из-за спины указал рабочий, шедший сзади, – сидит не вороqхнется!
Филиппыч остановился возле ограды и кашлянул. Старуха даже не шевельнулась.
– Гражданка! – произнёс негромко Филиппыч, но не получил ответа. – Гражданочка! Территория закрывается для посещения… может, вам помочь? – поинтересовался он, изображая участие в голосе. Старуха медленно повернула к нему тёмное лицо и попыталась встать, опираясь на свою палку, но у неё ничего не получилось. – Помоги, – кивнул Филиппыч назад, и рабочий в телогрейке выдвинулся из-за спины.
– Да я в цементе весь. Не успел, – оправдался он.
Тогда толстый Филиппыч сам, с трудом сгибаясь, наклонился и попытался взять старуху под локоть. Она приподнялась и снова опустилась на скамейку.
– Ну вот! – огорчился он по-настоящему не столько немощи старухи, сколько неожиданно выпавшим хлопотам. – Что ж вы одна-то… да в субботу…
– Ничего! – откликнулась старуха. – Я встану. Я дойду… я одна хотела, потому что… – она замялась, стоит ли говорить, и Филиппыч прервал её:
– В вашем-то возрасте!
– В моём возрасте уже всё можно! И одной по ночам гулять, и в субботу! – неожиданно резко встрепенулась старуха и сделала первый шаг.
– Во даёт! – хохотнул рабочий. – Ну и бабуля! Сколько ж вам стукнуло?
– Девяносто, – ответила она, и все замолчали.
– Сколько? – переспросил Филиппыч.
– Не веришь? – она помолчала. – Мы сегодня ровно семьдесят лет как вместе.
– Как вместе? – удивился Филиппыч и оглянулся на цифры на камне.
– А ты не считай, не считай… эти-то годы идут один за два… так ещё больше получится.
Она почувствовала, что ноги отекли, и вправду вряд ли она сама теперь доберётся до дома, но не ощутила не только никакого страха, но и волнения. Мелькнула, правда, мысль, что дома будут сходить с ума, но поскольку такое случалось уже не однажды, она махнула рукой. Всё равно всё сделала правильно. Они так мало в жизни бывали вместе, что и Зяма наверняка с ней согласен.
– Подгони треногого, – распорядился Филиппыч, и рабочий быстро засеменил обратно по аллее. Вскоре он вернулся на тарахтящем мотороллере, в кузов которого была постелена свежая рогожа.
– Ну, бабушка, садись! – хохотнул рабочий, и они вдвоём с Филиппычем усадили старуху в кузов через низенький бортик.
– К конторе! – распорядился Филиппыч и последовал за ними.
Старуха так и дожидалась, сидя на рогоже, пока он подойдёт и снова поможет ей выбраться на землю. Потом они долго решали, что делать, и она наотрез отказалась ехать на такси, а только просила проводить её до автобуса. После долгих уговоров она согласилась, что Филиппыч довезёт её до троллейбуса – это ему по дороге, а там уж она сама.
– Внук всё записать за мной мою жизнь хочет, – рассказывала она, пока ехали, – а я ему говорю, что толку нет – все мы одинаково жили, ничего особенного, а то, что мне довелось больше других на свете остаться, так это ещё неизвестно – повезло ли.