Голубой замок - стр. 8
Обиженная на Провидение, пославшее дождь в тот день, когда она предвкушала пикник, мать поглощала свой завтрак в скорбном молчании, за которое Валенсия была ей весьма признательна. Но Кристин Стиклс, как обычно, ныла, жалуясь на все и вся: погоду, течь в кладовке, цены на овсянку и масло (Валенсия тотчас подумала, не слишком ли щедро намазывает свой тост) и эпидемию свинки, вспыхнувшую в Дирвуде.
– Досс обязательно подцепит ее, – пророчествовала кузина.
– Досс не должна ходить туда, где может заразиться свинкой, – вынесла вердикт миссис Фредерик.
Валенсия никогда не цепляла ничего заразного: ни свинки, ни коклюша, ни ветрянки, ни кори. Не болела ничем, кроме тяжелых простуд каждую зиму. Зимние простуды Досс стали притчей во языцех среди родни. Ничто, казалось, не могло защитить ее. Миссис Фредерик и кузина Стиклс сражались с хворями Валенсии изо всех сил. Один раз с ноября по май не выпускали ее из теплой гостиной. Даже в церковь ходить не позволяли. И что же? Валенсия подхватывала простуду за простудой и закончила бронхитом в июне.
– В моей семье никогда такого не бывало, – объявила миссис Фредерик, намекая, что это, должно быть, прискорбная наклонность Стирлингов.
– Стирлинги редко простужаются, – обиженно заметила кузина Стиклс, которая принадлежала именно к этой ветви рода.
– Я считаю, – пошла на попятную миссис Фредерик, – что если человек решит не простужаться, то никаких простуд у него не будет.
Таким образом, причина была найдена: Валенсия сама во всем виновата.
Но особенно невыносимым в то утро ей показалось собственное прозвище – Досс. Двадцать девять лет она его терпела и вдруг поняла, что больше не может. При крещении ее нарекли Валенсией Джейн. Ужасное сочетание, но первое имя ей нравилось. Оно имело затейливый заморский привкус. Оставалось загадкой, как Стирлинги позволили окрестить подобным образом ребенка. Ей рассказывали, что имя Валенсия выбрал для нее дедушка по матери, старый Эймос Венсбарра. Отец присоединил свой цент, добавив более традиционное Джейн. А затем семейство нашло выход из положения, прозвав девочку Досс. Никто, кроме чужих, не называл ее Валенсия.
– Мама, – неуверенно произнесла она, – ты не против называть меня Валенсия? Имя Досс такое… такое… Мне оно не нравится.
Миссис Фредерик изумленно воззрилась на дочь сквозь очки с толстыми линзами, которые делали ее взгляд особенно неприветливым.
– А что не так с Досс?
– Это имя кажется слишком… детским, – пробормотала Валенсия.
– О! – Улыбки были не в ходу у миссис Фредерик, как и у всех в семье Венсбарра. – Понимаю. Кстати, оно очень тебе подходит. Честно говоря, ты все еще ребенок, мое дорогое дитя.
– Мне двадцать девять лет, – в отчаянии воскликнуло «дорогое дитя».
– На твоем месте я бы не кричала об этом на каждом углу, – посоветовала миссис Фредерик. – «Двадцать девять»! Когда мне исполнилось столько, я была замужем уже девять лет.
– А я вышла замуж в семнадцать, – гордо добавила кузина Стиклс.
Валенсия украдкой взглянула на них. Миссис Фредерик, несмотря на ужасные очки и крючковатый нос, который делал ее похожей на попугая больше, чем саму птицу, вовсе не выглядела уродливой. В свои двадцать она, возможно, была довольно симпатичной. Но кузина Стиклс! Удивительно, что нашелся мужчина, которому она понравилась. Валенсия подумала, что кузина Стиклс, с ее широким, плоским, морщинистым лицом, с родинкой на кончике короткого носа, щетиной на подбородке, желтой морщинистой шеей, выцветшими глазами навыкате, складками у тонкого рта, все же имела перед ней преимущество – право смотреть сверху вниз. И кузина была нужна миссис Фредерик. Валенсия с горечью размышляла о том, каково это – быть кому-то необходимым, быть желанным. Она вот не нужна никому на свете, и, случись ей исчезнуть, никто не скучал бы по ней. Она стала разочарованием для своей матери. Никто ее не любит. У нее никогда даже не было подруги.