Голубой замок - стр. 11

Когда Валенсию, неловкую, безвкусно одетую в поношенный плащ и шляпку трехлетней давности, с оскорбительным ревом обрызгала грязью проезжающая мимо машина, чувство протеста вскипело еще сильнее. Автомобили были в Дирвуде редкостью, хотя в Порт-Лоуренсе уже никого не удивляли – все приехавшие на отдых в Маскоку разъезжали в авто. В Дирвуде машинами владели лишь избранные, принадлежавшие к местной элите. Надо сказать, что Дирвуд не миновало социальное расслоение. Здесь была своя знать, свои интеллектуалы, свои старые семьи (к числу коих принадлежали Стирлинги), свое простонародье и несколько изгоев. Никто из клана Стирлингов не снизошел до приобретения автомобиля, хотя Оливия и упрашивала отца купить машину. Валенсия ни разу не ездила в машине, но и не особенно этого хотела. По правде говоря, она побаивалась автомобилей, особенно в ночное время. Они казались ей громадными ревущими чудовищами, стремящимися тебя сбить или нанести ужасные разрушения. По горным дорогам, ведущим к Голубому замку, можно было передвигаться лишь на скакунах в красивой упряжи горделивым аллюром, а в жизни Валенсию вполне бы устроила двуколка, запряженная смирной лошадкой. Прокатиться в экипаже ей случалось редко – лишь когда один из дядьев или кузенов вдруг вспоминал о ней, словно бросал кость собаке.

Разумеется, чай Валенсия могла купить только в лавке дяди Бенджамина. Приобрести его где-то в другом месте было немыслимо. Но заходить туда в свой двадцать девятый день рождения? Одна мысль об этом претила ей. Не стоит и надеяться, что почтенный родственник забудет о роковой дате.

– Знаешь, почему, – со злодейской ухмылкой спросил дядя Бенджамин, отпуская ей чай, – юные леди похожи на записных грамотеев?

– Не знаю, – послушно подыграла Валенсия. – И почему?

– И те и другие, – хихикнул дядя, – не могут отказаться от предложений.

Два дядиных продавца, Джо Хэммонд и Клод Бертрам, дружно фыркнули от смеха, и Валенсия возненавидела их с новой силой. Впервые увидев ее в лавке, Клод шепнул Джо: «Кто это?» А Джо ответил: «Валенсия Стирлинг, одна из дирвудских старых дев». – «Безнадежная или нет?» – осклабился Клод, очевидно считая, что удачно сострил. Сейчас Валенсия со жгучей обидой вспомнила этот подслушанный тогда разговор.

– Двадцать девять, – тем временем продолжал дядя Бенджамин. – Досс, дорогуша, ты вот-вот прикончишь третий десяток – и до сих пор не подумала о замужестве. Двадцать девять. Это же никуда не годится. – Тут мысль его двинулась еще более «оригинальным» путем, и он изрек: – Как летит время!

– А я полагаю, что оно ползет, – с чувством ответила Валенсия.

Не ожидавший от нее такой горячности, дядя Бенджамин растерялся и, взвешивая сушеные бобы (кузина Стиклс в последний момент вспомнила, что им нужны бобы – дешево и сытно), скрыл смущение за новой загадкой.

– Какие два мира означают иллюзию? – И, не дожидаясь «поражения» Валенсии, сам и ответил: – Мирьяж и мираж.

– Не мирьяж, а марьяж[6], – забирая покупки, поправила Валенсия, которой на мгновение стало безразлично, вычеркнет ее этот шутник из своего завещания или нет.

Она вышла из лавки, а дядя так и остался стоять с открытым ртом, затем, опомнившись, покачал головой: