Голубой Марс - стр. 103
– Полагаю, даже больше, чем на Марсе.
Ниргал издал стон. Тяжелый, удушливый воздух…
– Я пробегусь, – сказал он и припустил вперед.
Поначалу все шло хорошо: он выполнял привычные движения, получал от организма ответные реакции, напоминавшие ему, что он все еще был собой. Но когда он попытался ускориться, то не сумел войти в ритм лунг-гом-па, при котором бег становился сродни дыханию, действием, которое можно было выполнять бесконечно. Вместо этого он начал ощущать в легких давление от тяжести воздуха и от взглядов тех низкорослых людей, мимо которых он пробегал. От веса собственного тела у него разболелись суставы. Он весил более чем вдвое больше, чем прежде, и по ощущениям словно нес еще одного человека на спине, хотя нет – весь этот вес находился внутри него. Будто кости превратились в свинец. Легкие горели и тонули одновременно, их нельзя было прочистить даже кашлем. Теперь позади него появились высокие люди, одетые в западном стиле, – они ехали на маленьких трехколесных велосипедах, разбрызгивая воду в каждой попадавшейся им луже. Но когда он прошел, то на дорогу вышли местные, не давая проехать велосипедистам; когда местные говорили или смеялись, на их темных лицах сверкали белки глаз и зубы. Лица же велосипедистов не выражали ничего – они лишь были устремлены к Ниргалу. Но отстранить толпу эти высокие никак не могли.
Ниргал направился обратно к лагерю, свернув на новую дорогу. Зеленые холмы теперь сияли справа от него. Каждый шаг болью отдавался в ногах, отчего те по ощущениям стали походить на горящие стволы деревьев. Он побежал, ему было больно от бега! А голова будто превратилась в гигантский воздушный шар. И все влажные растения, казалось, тянулись к нему, сотни оттенков зеленого слились в одну цветную полосу, заполнившую весь мир. И еще были плавающие черные точки.
– Хироко, – выдохнул он и продолжил бег теперь уже со слезами, стекающими по лицу. Но никто не сумел бы отличить его пот от его слез. – Хироко, все не так, как ты говорила!
Он ввалился в грязно-желтое здание комплекса, и несколько десятков человек проводили его к Майе. Как есть, истекая потом, он обхватил ее руками и, положив ей голову на плечо, зарыдал.
– Нам нужно в Европу, – сердито сказала Майя кому-то за его спиной. – Глупо было привозить его в эти тропики.
Ниргал обернулся. Там стояла премьер-министр.
– Так уж мы здесь живем, – сказала она, посмотрев на Ниргала с досадой и гордостью в глазах.
Но Майю это не впечатлило.
– Мы летим в Берн, – заявила она.
Они добрались до Швейцарии на маленьком космоплане, предоставленном «Праксисом». Во время перелета они смотрели на Землю с высоты тридцать тысяч метров – голубая Атлантика, скалистые горы Испании, несколько напоминающие Геллеспонт, затем Франция и, наконец, белая гряда Альп, не похожая ни на что, что Ниргалу приходилось видеть раньше. В прохладе вентилируемого космоплана Ниргал чувствовал себя как дома, хоть и ощущал сожаление по поводу того, что не смог вынести открытого воздуха на Земле.
– В Европе тебе будет легче, – заверила его Майя.
Ниргал же думал о приеме, который им устроили.
– Они тебя любят, – сказал он. Все еще ошеломленный, он сумел заметить, что остальных троих послов дугла приняли с такой же теплотой, как и его. Но Майя пользовалась особым почетом.