Голубой Марс - стр. 100

Премьер-министр что-то им объясняла, но Ниргал едва ее слушал: так у него болела голова. Любой участник движения за независимость мог устроиться на работу в филиале «Праксиса», и в первый год работы такие участники строили центры спасения. Процедура омоложения являлась обязательной при поступлении каждого работника и проходила в нововыстроенных центрах. При этом можно было поставить имплантаты для ограничения рождаемости – с возможностью потом их удалить либо оставить на постоянной основе, и многие ставили их, чтобы внести вклад в общее дело.

– Детей потом заведем, время еще будет.

Но люди хотели здесь работать – желающими были почти все. «Армскору» пришлось объявить те же условия для сотрудников, что и в «Праксисе», чтобы сохранить людей, поэтому не было большой разницы, на какую организацию работать: на Тринидаде все было одинаково. Только что прошедшие процедуру выходили и строили новые дома, занимались сельским хозяйством или производили медицинское оборудование. Тринидад процветал перед наводнением, совместив в себе крупные запасы нефти и инвестиции наднационалов в «гнездо». Постепенно, в годы, следовавшие за прибытием непрошеных наднационалов, здесь сложилась традиция, благодаря которой сформировалась основа сопротивления. Теперь же у них развивалась целая инфраструктура, связанная с процедурой омоложения. Их положение вселяло надежду. Каждый лагерь вокруг центров спасения вмещал в себя кандидатов на прохождение лечения, которые сами и отстраивали свой лагерь. Разумеется, люди были готовы защищать подобные места. Если бы даже «Армскор» захотел завладеть этими лагерями, его силам безопасности было бы крайне трудно их взять. А если бы удалось, это принесло бы захватчикам мало пользы, ведь у тринидадцев уже было все для лечения. Поэтому «Армскор» мог лишь попытаться прибегнуть к геноциду, если бы захотел, а в остальном возможностей вернуть контроль над ситуацией у него было не много.

– Остров просто ушел от них, – заключила премьер-министр. – И ни одна армия не может это изменить. Это конец экономической касты – и вообще самого этого понятия. Это нечто новое, вклад дугла в историю, как вы сказали в своей речи. Как маленький Марс. Поэтому, когда вы здесь, видите нас, вы, внук нашего острова, вы, кто многому научил нас в своем прекрасном новом мире, – для нас это нечто особенное. Истинный праздник. – Она лучезарно улыбнулась.

– А кто тот мужчина, который там выступал?

– О, это Джеймс.

Дождь вдруг прекратился. Показалось солнце, отовсюду начал подниматься пар. Среди его белизны по коже Ниргала покатился пот. Он никак не мог перевести дух. Белый пар, черные плывущие точки.

– Кажется, мне лучше прилечь.

– О да, да, конечно. Должно быть, вы совершенно истощены. Пройдемте с нами.

Его отвели в небольшой флигель, в светлую комнату из бамбуковых досок, где не было ничего, кроме матраца на полу.

– Боюсь, матрац вам будет коротковат.

– Неважно.

Его оставили одного. Что-то в этой комнате напоминало ему интерьер домика Хироко в роще на берегу озера в Зиготе. Не только бамбук, но и размер и форма комнаты – и что-то неуловимое, может быть, вплывающий внутрь зеленый свет. Присутствие Хироко ощущалось так сильно и неожиданно, что, когда все остальные покинули комнату, Ниргал рухнул на матрац, свесив ноги с края, и заплакал в полном смятении чувств. У него болело все тело, но сильнее всего – голова. Затем он перестал плакать и погрузился в глубокий сон.