Голубиная книга анархиста - стр. 68
– Да, – ответила Валя.
– Где логика?
– Там все не так, все по-другому, – сказала Валя.
– Бессмысленно как-то, – пробормотал Вася и налег на весла. – По Бакунину, короче, христианство есть безусловное нарушение здравого смысла…
Черная река уносила их в неведомую ночь. Иногда Вася переставал грести и прислушивался. Уже нельзя было различить лая. И никаких иных звуков не слышно было, кроме плеска и дыхания реки. Вася снова греб, молотил пластмассовыми лопастями по воде. Они долго плыли. И уже ночь начала таять, тьма редела. Проступали очертания берегов. И тут Вася увидел на коленях Вали кролика.
– Вот дерьмо-то! – воскликнул он. – Вальчонок, откуда это?
– Я взяла, – сказала Валя. – За пазухой несла.
– Зараза, да на кой черлт он нам? Это же обуза!
– Это Бернард, Фасечка, – ответила Валя.
– Берлнарлд? Хыхыхы, – просмеялся Вася. – Откуда ты знаешь?
– Из сна. Мне приснилось.
– Это же имя какое-то… ну, католическое, из враждебного лагеря. Антиправославное. Бернард у ваших конкурентов числится в святых. Да, кажется, породу собак в его честь и назвали: сенбернар. Ну, святой Бернар. Спасители. Выкапывают заблудившихся из-под снега. Хыхыхы… А у нас святой кролик? Хыхыхыхыыы, – смеялся Вася. – Хыхыхы… Спасатель на водах.
Валя, глядя на него, тоже начала хихикать. Таково было обычное воздействие Васиного смеха.
– Но как такое могло тебе присниться-то? Ты же православная? Или какая? Какая у тебя слава? Правая или какая?
Валя перекрестилась и ответила:
– Такая.
– А католики по-другому крестятся? Одним пальцем, что ли? Или наоборот, как в зеркале?
– Не знаю, Фасечка… – Голос Вали дрожал.
– Ты все еще боишься? – спросил Вася.
– Замерзла я очень, Фасечка, – сказала она.
– Так надень мой лапсердак.
– У меня ноги, ляжки, жопа замерзла, – сказала Валя.
– А, ты же промокла, черлт, проклятье, дерьмо, зараза… Надо подальше уйти. Могут гнаться по берегу на машине.
– Да мы на другом берегу будем, – возразила Валя.
– Хых, хы, у Эдика есть лодка с мотором, – вспомнил Вася. – Ну потерпи еще.
И он снова греб и греб, пока уже совсем не рассвело и стали хорошо видны грязные берега в жухлой траве, кусты, деревья, обрывы. Вася озирался, подняв весла, лодку поворачивало в разные стороны, вода из черной стала бурой. Там-сям несло клочья грязной пены, ветки, кору. Вася смотрел на Валю, набросившую его пальто, на темного кролика, сидевшего с прижатыми ушами на ее коленях, на керосиновую лампу слева от нее, на рюкзак позади нее. Океанского одиночки из него не получится. Низко нависали серые небеса. Вася собирался с силами. Сейчас он в полной мере почувствовал, как устал – зверски устал, вымотался. И то, что он видел, казалось ему странно знакомым. Эта мутная холодная вода, грязные берега, небеса, лодка, лампа, дурочка. Это все совпадало с чем-то – когда-то виденным или кем-то задуманным. Наверное, в этом направлении и шла Васина жизнь. То есть – в правильном, раз было ощущение этого совпадения. Наверное, это и есть то, что называется судьбой. Это бегство по России от Обло-Лайя, кроличья свобода, река… Сейчас Вася был уверен, что Обло-Лаяй и есть Россия. Другой России не было никогда и не будет. И он мечтал только об одном: вырваться из ее тисков, перестать чувствовать на спине ее горячее дыхание, смыть ее песьи слюни. Хотя встреча с фермером и была каким-то прорывом, буквально прорехой света, которая однажды ему снилась.