Голова на серебряном блюде - стр. 20

– Все, пошла с глаз долой.

Скрючившись, чуть ли не на корточках, девушка выбралась из комнаты.

– Ты тоже иди, Торко.

Выставив обоих за дверь, Эржебет поспешила к зеркалу и нанесла кровь на щеки, подбородок, лоб, нос, губы и шею. Теперь в зеркале отражалось окровавленное лицо, и ей захотелось слегка улыбнуться. До сих пор она сдерживалась, но вечером, с кровью на лице – почему бы и нет?

Издав сначала короткий смешок, она уже не могла остановиться. Эржебет от всей души хохотала, да так, что на глазах проступили слезы. Вдоволь насмеявшись, она попробовала кровь с пальцев на вкус. Хотя та была солоноватой, ей она показалась вкуснее вина. Глаза Эржебет округлились. Надо же, она даже и не подозревала!

На следующее утро кожа и впрямь выглядела красивее обычного. Свежая кровь действительно помогала. Однако продолжаться вечно это не могло. Вряд ли от крови будет какой-то толк, когда окончательно придет старость. Нужно было как можно скорее улучшить этот метод, потому что в следующем году будет уже поздно. Эржебет вновь отправила свою верную служанку за Доротьей и Дарвулией, и та тайно провела их в замок.

К этому времени Оршойя уже не вставала с постели, и ей было все труднее отдавать приказы страже и прислуге. Почти ничто не мешало Эржебет действовать, как ей заблагорассудится.

Она спросила Доротью и Дарвулию, нет ли у них какого-нибудь действенного яда, и те раздобыли мышьяк. Подергав за ниточки и подговорив Торко, Яноша и служанок, Эржебет стала понемногу подмешивать свекрови отраву в еду и лечебные отвары. Полгода спустя Оршойя не могла даже приподниматься на кровати. Что-то ей подсказывало, что это дело рук ее невестки. Понимая, что так она прикончит ее, свекровь задумалась о том, чтобы покинуть замок.

– Марлене! – позвала она с постели свою верную служанку. Однако ей уже еле удавалось выдавить из себя голос. – Марлене!

Но служанка все не появлялась.

– Марлене не придет, матушка, – послышался громкий голос. В спальню вошла Эржебет.

– Эржебет… – прошептала Оршойя. Говорить она могла лишь приглушенно.

– Как ваше самочувствие? Вам нехорошо? – сочувственно спросила Эржебет. – Подождите, сейчас вам полегчает… – Она медленно расстегнула пуговицы ночной сорочки Оршойи. – Нельзя надевать такую тесную одежду.

С наслаждением Эржебет медленно раздела старуху, уже почти не способную сопротивляться. Ей хотелось внимательнейшим образом рассмотреть одряхлевшую плоть ненавистной ей женщины, из-за которой она потеряла лучшие годы своей жизни.

Все тело Оршойи, возраст которой приближался к восьмидесяти[4], потемнело и усохло. Ее кожа приобрела не столько коричневый, сколько синюшный оттенок. Ребра были четко очерчены, груди превратились в два скомканных мешочка. Живот так ввалился, что казалось, приклеился к позвоночнику. Бедра и голени, на которых почти не осталось мышц и жира, напоминали голые кости, а на ногах выпирали коленные чашечки, покрытые морщинистой кожей. Пристально рассмотрев Оршойю, Эржебет перевернула ее тело на живот. Ягодицы у нее тоже совсем усохли, так что не скрывали задний проход.

Думая, насколько чудовищна старость, Эржебет задрожала. Однако, даже разглядывая немощную свекровь, она понимала, что накопившаяся за двадцать лет ненависть никуда не ушла. Было ясно, что если старуха продолжит жить, то помешает ей осуществить свои замыслы. В любом случае Оршойя должна была отправиться на тот свет прямо сейчас.