Голоса Памано - стр. 70
Она с трудом продолжила:
– И… и мне хотелось бы включить туда фотографии дома Грават.
– А зачем вы хотите поговорить с дочерью сеньора Фонтельеса?
– Ну… понимаете… я нашла несколько писем и…
– Ориола? – Несколько секунд, чтобы взять себя в руки. – Сеньора Фонтельеса?
Молчание. Обе женщины напряглись. Уже много лет сеньора Элизенда не чувствовала себя такой обескураженной.
– Где вы их обнаружили?
– Так вы скажете мне, где я могу найти дочь Фонтельеса, или нет?
Сеньора Элизенда поднялась, опираясь на трость. Она привыкла повелевать с семи лет, когда ее мать в одночасье исчезла из дома. В семнадцать лет, когда отец организовал для нее первый взрослый праздник, на который в Торену приехала группа политиков и финансистов, никогда прежде не бывавших в далеких горных селениях, где можно испачкать ботинки, она поняла, что ее ум и ее красота убийственно действуют на мужчин и могут ей весьма пригодиться. С тех пор она хорошо усвоила: немного ловкости и сноровки, и она всегда добьется своего. Чтобы доказать это, она перестала разговаривать со всеми мужчинами, которые пытались за ней ухаживать, и ограничилась тем, что отдавала им распоряжения. И это был истинный успех: она легко подчинила себе всех окружавших ее особей мужского пола, включая Жозепа и отца. И Бибиана, сидя на краешке кровати и маленькими глотками отпивая ромашковый чай, думала а я всегда знала, что эта девчушка – самая сметливая из всех. Но ошибка Элизенды состояла в том, что теперь она полагала, что легко может покорить весь мир, и никто не предупредил ее, а она сама не догадалась, что бывают моменты, когда жизнь начинает слишком сильно давить на тебя и надо уметь вовремя согнуться, дабы окружающий воздух не разнес тебя на куски. Ее сердце разорвалось на мелкие кусочки двадцатого июля тридцать шестого года, когда шайка анархистов из Тремпа, подстрекаемая, вдохновляемая и ведомая завистливыми убийцами из их деревни, расстреляла ее отца и брата, заставив ее вступить на единственно возможный путь: ничто не будет забыто. Ничто и никогда, Бибиана, клянусь тебе.
– Вам следовало бы показать мне эти письма.
– Нет. Они личные и вас не касаются.
– Нет ничего, связанного с Ориолом Фонтельесом, что бы меня не касалось.
– Что вы имеете в виду?
– Я инициировала, финансировала и всячески поддерживала процесс его беатификации.
– Что вы хотите этим сказать?
Сеньора Вилабру вновь села. Она восстановила контроль над ситуацией и не желала вновь его утратить.
– Этой весной святой отец причислит Досточтимого Ориола Фонтельеса к лику Блаженных.
– Вы шутите?
– А вы что, ничего не слышали об этом?
– О беатификации Фонтельеса?
– Именно.
– Нет. Эти вопросы… – у нее промелькнула мысль об Арнау, – далеки от моих интересов.
– Сеньора. – Тон, лицо, жесты – все в этой женщине внезапно изменилось. – Ориол Фонтельес был большим другом этого дома. Большим другом в весьма трудные моменты, а также мучеником Святой Церкви. – Она неуверенным жестом слепого протянула руку к Тине. – Поэтому я хотела бы, чтобы вы оставили мне на несколько дней эти…
– Простите, мы говорим об одном и том же человеке? Потому что, если судить по тому, что написано в тетрадях… на святого он не похож.
Сеньора Элизенда повела тростью в сторону камина. Ее конец точно указывал на одну из стоявших на полке фотографий.