Размер шрифта
-
+

Голоса деймонов - стр. 35

Но при этом история завершается совершенно иным настроением — нежной эмоциональной гармонией, кристально ясной и в то же время глубокой и сложной. Отчасти эта сложность объясняется непростым взаимодействием прошлого и будущего, сочетанием надежды и сожалений, а такую смесь времен и чувств очень трудно передать средствами изобразительного искусства.


Гравюра Майкла Берджесса по рисунку Джона Баптиста де Медины, иллюстрация к двенадцатой книге «Потерянного рая»


Лучший способ ощутить это настроение во всей полноте — прочитать последние строки поэмы вслух (как я советовал выше) и добровольно поддаться их чарам, потому что именно в этой точке поэзия и история сливаются друг с другом в совершенстве и образуют идеальный союз:

Высоко перед строем пламенел,
Пылая словно гневная комета,
Господень меч; его палящий жар
И жгучие пары, как знойный ветр
Ливийский, начинали иссушать
Приятный воздух райский. Михаил
Поспешно предков медлящих повел,
Взяв за руки, к восточной стороне,
К Вратам, и столь же быстро со скалы
Спустился с ними в дол; потом исчез.
Оборотясь, они в последний раз
На свой недавний, радостный приют,
На Рай взглянули: весь восточный склон,
Объятый полыханием меча,
Струясь, клубился, а в проеме Врат
Виднелись лики грозные, страша
Оружьем огненным. Они невольно
Всплакнули — не надолго. Целый мир
Лежал пред ними, где жилье избрать
Им предстояло. Промыслом Творца
Ведомые, шагая тяжело,
Как странники, они рука в руке,
Эдем пересекая, побрели
Пустынною дорогою своей.

«Целый мир лежал пред ними». Эти слова подразумевают не только конец одной истории, но и начало чего-то нового. За первой историей последует еще много других.

«Потерянный рай» и его влияние

Поэма — это вам не какая-нибудь лекция; история, которую рассказывает сочинитель, — не ученый трактат. Поэмы и вымышленные истории воздействуют на нас не посредством логики: они очаровывают, волнуют, трогают душу и вдохновляют. Спору нет, твердая интеллектуальная основа помогает истории устоять под градом интеллектуальных вопросов (как это, несомненно, удается «Потерянному раю»), но все же главная задача истории — повлиять на наше воображение.

Именно так произошло, например, с величайшим из толкователей Мильтона — Уильямом Блейком, всю жизнь черпавшим вдохновение в «Потерянном рае». «Мильтон полюбил меня еще в детстве и показал мне свое лицо», — утверждал Блейк, а в «Бракосочетании Неба и Ада» высказал, пожалуй, самое тонкое и определенно самое лаконичное из всех известных мне суждений о «Потерянном рае»: «Причина, по которой Мильтон писал весьма сдержанно о Боге и об Ангелах и весьма свободно об Аде и о Диаволе, заключается в том, что был он истинным Поэтом и, сам того не ведая, принадлежал партии Диавола»[20]. Непреходящий и страстный интерес Блейка к Мильтону вылился в длинную (и, откровенно говоря, сложную) поэму, которая так и называется «Мильтон», а иллюстрации, созданные Блейком к «Потерянному раю», входят в число самых красивых и изысканных его акварелей.

Влияние Мильтона испытали и другие поэты того периода, в особенности Вордсворт, один из сонетов которого начинается со слов:

Мильтон! Зачем тебя меж нами нет?
Британии ты нужен в дни паденья![21]

Кроме того, в начальных строках своей великой поэмы «Прелюдия» Вордсворт, как будто принимая у Мильтона эстафету, намеренно вторит одной из завершающих строк «Потерянного рая»: «Весь мир передо мной».

Страница 35