ГОЛОД ТЕЛА: психосоматика лишнего веса. Как перестать утешать себя едой и запрограммировать мозг на стройность - стр. 10
«Я всегда была крупнее и выше всех своих подруг, еще с детского сада. Было в кого, мой папа и дедушка ростом выше двух метров, широкоплечие и крупные мужчины. Я “пошла в их породу”, о чем мама говорила мне с раннего возраста. Быстро вырастала из туфелек, постоянно рвала колготки, вылезала из узких платьев, которые переставали на мне застегиваться.
Мама показывала всем своим видом, что я занимаю слишком много места. Ее руки становились жесткими, движения – грубыми, и от нее веяло неприятным холодом. Мне становилось очень плохо в такие моменты, и я пыталась развеселить ее, рассказывала смешные истории и обнимала за тонкую талию. Мама снова превращалась в добрую маму и смеялась вместе со мной. Но у меня оставалось все меньше сил на то, чтобы заслуживать ее одобрение…
Я взрослела и усложнялась, мне было тесно внутри той коробочки, которую она для меня выделяла. И однажды, когда ко мне пришли школьные подружки, ниже меня на полторы головы, мать не удержалась. Они шумно собирались домой, я провожала их в коридоре, мать вышла к нам и выпалила “Какая же ты у меня, Наташа, здоровая!” – сожаление, безысходность и презрение тяжелым шлейфом следовали за ее интонацией…
Я очень хорошо помню, как меня пронзили ее слова. Внутри стало физически больно, по лицу разливался стыд, мне было нечем дышать, я буквально задыхалась от того, как внезапно заняла весь коридор. Девочки ничего не заметили и так же хохоча ушли домой. Мне свело все лицо, челюсть, я удерживала слезы, но было так больно, так стыдно, так невыносимо резко, что я ушла в свою комнату и тихо плакала. Мать знала, что ранила меня, но не подошла ко мне.
Там, лежа на своем диванчике, я глотала слезы и понимала, что ничего не могу с собой сделать. Не могу обрезать себе ноги, не могу убрать рост, не могу сжать широкие плечи. Мне осталось только одно: признать, что я чудовище, монстр, огромное длинное ничтожество, для которого нигде нет места и никогда не будет. Мама хотела другую девочку, маленькую куколку, и я никогда ею не стану.
Там, лежа на диванчике, я умерла. Внутри стало пусто и темно. Время шло дальше, а я вдруг начала слышать и видеть то, чего раньше даже не замечала: ухмылки и шутки одноклассников, замечания незнакомых людей, комментарии родственников… “Большая, крупная, слишком высокая, замуж такую никто не возьмет…” – это было больно каждый раз. Но этого никто не видел. Дома на меня вообще перестали смотреть, перестали слышать.
Мать видела, что я стала тяжелой не только телом, темной, закрытой внутри себя. Она спросила как-то, почему я больше не рассказываю ей истории, но даже не захотела услышать ответа. А внутри меня было место только для стыда, он выворачивал и пожирал меня. Я закончила школу, поступила в университет, но когда закончила его, смыслов не осталось.
Я покончила с собой, когда мне было 22 года. Выпила снотворные, которые принимал папа перед сном, всю упаковку целиком. Каждой таблеткой вколачивала гвоздь в гроб, внутри которого оказалась еще там, на своем старом диванчике. Очнулась в реанимации, в трубках и с болью во всем теле. Была опустошенной, вывернутой, злой! Я не понимала, зачем и за что они вернули меня сюда, в мир, ведь он никогда меня не примет и продолжит издеваться!
Я отказывалась от воды и еды, мне ставили капельницы и кормили через трубку. Приходил психиатр, психолог, – я не произнесла ни слова. А потом пришел мой врач-реаниматолог и сказал то, что меня оглушило. Он молча подошел, взял меня за руку и заглянул в глаза. “Я не знаю, что у тебя случилось, но я вижу, что тебе плохо. Ты очень красивая молодая девочка. Не губи себя ради тех, кто тебя не любит. Живи, пожалуйста, дальше”, – и в этих простых словах я вдруг услышала смысл. Того, которого так не хватало, словно врач выдал мне разрешение, и именно его я ждала все это время.