Голем в Голливуде - стр. 7

Джейкоб кинулся к двери, на ходу сочиняя остроумную реплику, и потому был совсем не готов увидеть двух бугаев в просторных темных костюмах.

Один – светлый шатен с щеточкой ухоженных черных усов.

Другой – румяный крепыш, печальные коровьи глаза в обрамлении длинных девичьих ресниц.

Точно отставные полузащитники. Их пиджаки сошли бы за автомобильные чехлы.

Оба ухмылялись.

Здоровяки расплылись в дружелюбных улыбках, глядя на съежившийся Джейкобов член.

– Хорошо висит, детектив Лев, – сказал шатен.

– Секунду, – ответил Джейкоб.

Захлопнул дверь. Обмотался полотенцем. Вернулся.

Оба не шевельнулись. Еще бы. При таких габаритах любое движение требует уймы сил. Нужен веский повод. Никак иначе. Стоп машина. Суши весла.

– Пол Шотт, – представился шатен.

– Мел Субач, – сказал румяный. – Особый отдел.

– Не слыхал, – ответил Джейкоб.

– Показать удостоверение? – спросил Субач.

Джейкоб кивнул.

– Придется расстегнуть пиджак, – вздохнул Субач. – И вы увидите наши пушки. Переживете?

– По очереди, – сказал Джейкоб.

Субач, а за ним Шотт показали золотистые бляхи, прицепленные к внутренним карманам. В кобурах были обычные «глок 17».

– Порядок? – спросил Субач.

Вроде бы. Копы? Да. Бляхи настоящие.

И все же порядок ли? Вспомнился ответ Сэмюэла Беккета на реплику приятеля, мол, в такой славный денек хочется жить: слишком сильно сказано.

– Чем могу служить? – спросил Джейкоб.

– Не откажите в любезности проехать с нами, – сказал Шотт.

– У меня выходной.

– Дело важное.

– Нельзя ли конкретнее?

– К сожалению, нет, – сказал Субач. – Вы позавтракали? Может, закинете пару плюшек?

– Я не голоден.

– Наша машина за углом, – сказал Шотт.

– Черная «краун-вика», – уведомил Субач. – Садитесь в свою машину и езжайте за нами.

– Только наденьте штаны, – добавил Шотт.

«Краун-вика» держала умеренную скорость и аккуратно включала поворотники, дабы «хонда» Джейкоба не отстала. Джейкоб решил, что их путь лежит в голливудский отдел, где он работал до недавнего времени. Однако поворот с Вайн-стрит на север опроверг гипотезу. Они ехали к Лос-Фелису, и Джейкоб нервно ерзал.

Через семь лет службы Джейкоб был еще зелен для убойного отдела, но ему дважды повезло: во-первых, вышла директива благоволить к выпускникам колледжей, а во-вторых, ветеран, который тридцать лет высаживал по три пачки в день, как раз дал дуба, освободив теплое местечко.

С работой Джейкоб справлялся блестяще – раскрываемость у него была чуть ли не выше всех в отделе, – но два вышеозначенных обстоятельства не давали покоя капитану Тедди Мендосе. По непонятным причинам он имел на Джейкоба преогромный зуб. Несколько месяцев назад капитан вызвал его в свой кабинет и помахал манильской папкой:

– Я ознакомился с вашим отчетом, Лев. «Хлипкий» – это что еще за хрень?

– То есть хрупкий, сэр.

– Значение слова мне известно. У меня степень магистра. Вы-то этим не можете похвастать.

– Так точно, сэр.

– А каких наук магистр? На стенку не смотреть!

– Коммуникаций, сэр.

– Очень хорошо. Знаете, чему обучают на факультете коммуникаций?

– Коммуницировать, сэр.

– Совершенно, в жопу, верно! Пишите «хрупкий», если хотите сказать «хрупкий».

– Есть, сэр.

– В Гарварде этому не учили?

– Видимо, я пропустил занятие, сэр.

– Наверное, это проходят только на втором курсе.

– Не могу знать, сэр.

– Освежите мою память, умник: почему вы не закончили Гарвард?