Год одиноких: Как перестать бояться быть без других - стр. 6

Так что же щемило?

Неужели настиг знаменитый кризис среднего возраста и скоро захочется или пуститься во все тяжкие, или испробовать что-то настолько непривычное, чтобы адреналин хлынул по венам и заставил почувствовать, что жизнь не спешит к закату?

Юрий улыбнулся, поняв вдруг, насколько далек он сейчас ото всего шаблонного, заученного, миллион раз слышанного от друзей, метнувшихся к двадцатилетним девочкам за инъекцией невозвратной молодости или ради нее же взгромоздившихся на мотоциклы, полезших в горы, сиганувших с парашютом, а то и пошедших искать просветления в тибетских далях.

Нет, нет, нет. Все мимо.

В цель било только одиночество, которого у него, по сути, не было вообще.

Но одновременно оно было повсюду. Он пропитался им с недавних пор, хотя, скорее, с недавних пор он начал его по-настоящему осознавать, а чувствовал и много раньше. В институте его считали депрессивным и немного странным, потому что случалось ему как будто выпадать из жизни, разочаровавшись даже в самом любимом.

Он утрачивал смысл всего, не понимал, зачем вообще что-то делать, если пройдет немного времени – и все закончится само собой.

Потом проходило, и он жил дальше. Но вот пришло опять и осталось. Осталось с осознанием совсем не тщеславной уникальности, а, наоборот, досадной – он чувствовал, что никому не сможет подлинно передать того, что внутри него, и что никто не способен подлинно понять его…

Юрий подумал, что и сейчас не может точно осознать те причины, которые дают ему силы продолжать. Внутренние, а не лежащие на поверхности и предсказуемо голосующие за семью, детей, мать и брата.

А внутри саднило. Порой он ощущал себя ребенком, которого оставили одного и предоставили самому со всем разобраться. Но как? Разве кто-то сказал ему? А интересно, вообще говорят кому-то что-нибудь кроме банального списка социальных обязательностей «учись–женись–роди–построй–посади»?

А ему самому есть что сказать на этот счет своим детям? Для чего они сюда пришли? Как им вывезти всю эту жизнь, до отказа нашпигованную самым непредсказуемым и далеко не всегда радостным? Как сделать тот выбор, который не разрушит их?

Голова начала тяжелеть, веки тоже. Подступила тоска. Ее вообще было много в последнее время. Иногда она терялась за всеми нагромождениями его дней, но не уходила окончательно. Всегда возвращалась. Всегда просила чего-то. Всегда пробивала его неслабые защиты, которыми он оброс когда-то, обороняясь от самого себя.

Он и сейчас пытался обороняться, боясь мысли о том, что даже любовь и близость в полной мере не защищают его от того всепоглощающего одиночества, которое заставляло его чувствовать себя чужим в любой толпе, находиться в гуще событий, но опять понимать, что он не вместе со всеми, а отдельно.

Всегда отдельно. Тоска правила им, проникала под самую кожу, подкидывала мучительный страх, а иногда как будто вообще лишала всех остальных чувств и эмоций.

Даже дома, за ужином, ведя веселые и уютные разговоры, Юрий понимал: внутренняя тоска не покидала его, не давала успокоиться и насладиться тем, что есть, что доступно и что бесценно, наконец.

Он начинал осознавать, что, возможно, каждый человек в той или иной мере испытывает все то, что испытывает он, и что каждый как-то пытается справиться, но вот что у кого выходит – тайна.