Гнездо Красной Птицы - стр. 11

Я должен был внутренне признаться себя, что меня тоже поразила беременность Татьяны, вернее, сам факт этого явления. И в самом деле, беременность переворачивает всё в мире с ног на голову. Как это понять? До этого не было бытия, и вдруг оно возникает. Все онтологические представления, которые имеют церковные люди, казалось мне, как учёному, с одной стороны, не имеют права на существование, но с другой стороны, они играют большую роль в формировании естествознания. Я ясно себе представлял, что все научные знания, в какой-то степени, ограничены конечной областью явлений, таких как беременность и рождение нового существа в этом мире. Ведь рождение новой жизни, независящей от человека, всегда наводит на мысль о существовании Бога. Человек, конечно, может прервать беременность, совершив преступление против природы и самого существования бытия, но само рождение человека до сих пор сознаётся им не совсем адекватно, иначе бы он никогда не прибегал к абортам. Ведь рождение новой жизни – это некое божественное таинство, непонятное даже при построении какой-либо новой научной теории, так как является выходом за пределы обычного и известного ему явления – в область непонятного и неизвестного, ещё до конца неосознанного его умом. Хоть Эйнштейн и утверждал, что любая теория – это свободное творение человеческого разума, но человеческий разум не всесилен для того, чтобы понять всё, что творит природа, иначе бы он не уничтожал жизнь на земле, совершая войны, убивая других людей и делая аборты. Так что же такое беременность?

В этом плане любая теория, создаваемая человеком, чтобы понять, чем является жизнь, всегда будет неполной и неосновательной. Любые философские идеи человеческого ума в построении стройной теории зарождения жизни на земле окажутся несостоятельными, потому что не способны проникнуть в универсальность, позволяющую преодолеть разрыв между частным и единичным характером открывающихся человеку данных в его повседневной практике и необходимым характером высших теоритических положений в его познании Истины. Как бы человек не старался, то, что создаётся Богом, недоступно его разуму, сколько бы человек не напрягал свой ум. Как же нам понять, что такое бытие? Издревле человек занимался только тем, что выдумывал разные глупости, но так и не добирался до сути вещей. Более того, из-за неспособности частного ума понять общие законы и тенденции развития мира, многие учёные крали друг у друга бредовые идеи, чтобы создавать свои теории всеобщего заблуждения человечества. Ведь Галилей и Ньютон при создании механической картины мира пользовались идеями философского атомизма древних мудрецов. Все они похищали друг у друга то, что те придумывали, и переделывали их, подгоняя под свои теории. Так Фарадей и Максвелл, создавая основы видения электродинамической картины мира и развития учения об электромагнитном поле, похищали идеи философского континуализма, над которыми работали в своих опусах Декарт, Лейбниц и Бошкович. Вероятно, поэтому во всех этих идеях не было ничего нового, и все учёные топтались на одном месте, держась за одни и те же идеи, боясь совершить шаг в сторону или смело отправиться вперёд, не обращая внимания ни на кого.

Но как же познать истину при изучении онтологии? Что мне сказать Татьяне? Так уж получилось, что мы с ней родились разными: она женщиной, а я – мужчиной. И функции у нас с ней в этой жизни разные. Она рожает детей, а я помогаю ей зачать ребёнка. И здесь ничего не поделаешь. Мы сообща с ней даём жизнь новому человеку, так же как и мы получили свою жизнь от наших родителей. И этот мир, где мы появились с ней, мы абсолютно не знаем. Как всё здесь происходит, и что случается: мы только видим, и даже участвуем в этом, а почему это существует, мы не знаем. Мы пытаемся понять, но наш разум не способен проникнуть в тайны мира. Бытие, «как такое» не постигнуть нашим умом. И никакая философия помочь нам в этом не может, потому что любые естественно научные данные всегда ограничены определёнными фрагментами материального мира, а любая научная теория имеет ограниченную область применимости. Мы способны лишь в уме построить какую-то онтологическую модель, но она будет всегда фрагментарной, и не способной нам дать универсальные знания, которые бы помогли нам понять пространство и время. Умозрительно мы, конечно, можем представить себе мир «сам по себе». Но он весь будет соткан из наших гипотез и множества произвольно созданных теорий, из которых будет трудно создать общую концепцию, которая всегда будет складываться сложной, опосредственной и неоднозначной. В этой работе мы всегда будем скатываться на позицию Рудольфа Карнапы с его духом субъективизма и конвенционализма, далёкую от объективной реальности, потому человеческое познание и объективный мир несовместимы друг с другом. Всегда между ними будет стоять бессильная гносеология, исходящая от несовершенного человеческого разума, который хоть и развивается со временем, но, тем не менее, всегда остаётся на низшем уровне по сравнению с недосягаемой для него областью божественного разума. Хоть Энгельс и говорил, что «с каждым составляющим эпоху открытием даже естественноисторической области материализм неизбежно должен изменять свою форму», но формы любой философии будут меняться, а истинная сущность существующего мира будет всегда ускользать от человеческого понимания. С каждой эпохой человеческие идеи и представления о мире будут множиться, человеческий ум развиваться, но он всегда будет топтаться на интерпретации уже добытого опыта в естествознании. Последнее такое топтание продолжается на научной картине мира Эйнштейна и на его современном стиле физического мышления. Хоть он и построил новую физическую теорию пространства и времени, основывающуюся на новых философских идеях, но его теория подобна новому костюму, сшитому на человеческое тело, учитывающего размеры и пропорции человека. Этим самым он описал как бы физический мир человека, привыкшего жить в комфортабельных условиях своего старого восприятия. В какой-то степени он расширил взгляд человека на мир, благодаря своей теории относительности, познакомив его с парадоксальными следствиями, вытекающими из неё, и при этом старался сохранить его веру в простоту и гармонию мира, чтобы не слишком путать его. Однако его теория получилась несколько путанной, потому что, как он говорил: геометрия пространства- времени определяется распределением и движением в пространстве массивных тел. Исходя из принципа единства мира. Эйнштейн сформировал принцип эквивалентности инерции и тяготения, а впоследствии пытаясь построить единую теорию поля, которая объединила бы в одно целое гравитацию и электромагнетизм, и в перспективе объединила бы многообразный мир элементарных частиц. Но он не учёл того, что эта его теория относительности является, в основном, теорией метрических свойств пространства и времени, связанных с их количественным аспектом, с протяжённостью и длительностью. А вот что касается фундаментальных топологических свойств, характеризующих пространство и время качественной стороны, в аспекте их конструированной и упорядоченности, он так и не учёл. Поэтому его взгляд оказался неполным и однобоким. Если смотреть на пространство и время с точки зрения метрической теории, то можно видеть только неорганизованную материю, без её непрерывности, связности, ориентированности и компактности. Но всё, что начинает жить и существовать в мире, как раз, связано с топологией. Всё явленое и осуществляющееся в мире разными путями обретает с момента своего появления зависимость от чего-то, и относительность к чему-то доминирует над ним. В мире нет ничего несвязанного ни с чем, не ориентированное на что-либо. Нет ничего не компактного. Всё обособляется и принимает определённую форму, не имеющую ничего общего с застывшим размером или определённым расстоянием, потому что всё движется, взаимодействуя с окружением, развивается или деградирует вплоть до своего полного уничтожения или исчезновения. Это и есть онтология, и эта сторона неизвестна человеку: почему всё в мире получается так, а не иначе? Есть ли мире какие-либо пружины, творящие действительность? Есть ли, вообще, в мире неживой мир, который ничего не творит? Ведь всё в мире меняется при помощи гомеоморфизма и гомотопии, таким типом деформации, происходящим без разрывов и склеиваний, где все расстояния между точками подвижны, а живые формы никогда не имеют застывших конфигураций при их развитии с течением времени, где время и пространство взаимосвязаны и проникают друг в друга. Где всё конструируется и упорядочивается по своим собственным внутренним законам. Где трёх-мерность пространства и одномерность времени являются всего лишь одной из видов существования жизни в физическом мире, где непрерывность и необратимость времени преобразуются лишь в петельку или стежок общей самотканой действительности, которая постоянно разворачивается и сворачивается, являя миру одни и те же рисунки. И в них нет никакого значения, а есть только жизнь, всепобеждающая жизнь, которая не покидает нашу реальность даже после смерти, так как мы во всём этом постоянно присутствуем и наличествуем, становясь субъектами. И наше сознание пронизывает одновременно и наше прошлое, и наше настоящее, как будущее. Об это и говорит теория относительности Эйнштейна, которая включает в себя как макроскопическое пространство-время, где локализованы наши тела и объекты человеческих масштабов с его псевдоевклидовым пространственно-временным многообразием особой теории относительности, а именно плоским четырёхмерным многообразием с выделенной временной координатой. И где концепцию абсолютности пространства и времени, созданную Ньютоном, можно дополнить теорией относительности, так как единая четырёх-мерная структура макромира абсолютна потому, что она не зависит от любых процессов в окружающем нас мире. Она не меняется при переходе от одной инерционной системы отсчёта к другой и при любых других макроскопических изменениях, где может измениться лишь время и пространство по отдельности. Но главное, что отличает наше макроскопическое пространство и время – это то, что оно отделено от мега и микроскопических пространственно-временных многообразий, которые хоть и отделены он него, но всё же способны влиять на его состояние, как бы создавая некую параллельную реальность в виде некого тонкого мира. И этот мир накладывается на нашу действительность, и которую нам невозможно игнорировать, потому что она, так или иначе, влияет на наше течение времени и нашу локацию. Поэтому, живя в нашей реальности, мы как бы проецируем себя в мега и микромире, то увеличиваясь до размеров вселенной, то сжимаясь до состояния бестелесного существа или потустороннего духа. Каково же происхождение макроскопического пространства-времени? Чем обусловлены его топологические свойства? Это понимание может оказаться весьма простым, так как наш мир не имеет границ и полностью подвержен изменениям в силу своей безграничности. Малое влияет на большое, а большое – на малое, из чего возникают глубокие материальные явления и закономерности, происходящие на мега и микроуровнях, порождающие возникновение других пространственно-временных форм и отношений. Необходимо при этом учитывать, что свойства любой пространственно-временно формы обусловлены своими фундаментальными видами материи, будь она тонкая или толстая, разряженная или спрессованная, раскалённая или остуженная. А раз между материями и мирами нет границ, то происходит постоянное вторжение друг в друга разных стихий, отчего происходит их структурное изменение. Поэтому главное во всех изменениях привычных вещей – это научиться замечать начало каких либо изменений, которые начинаются с флекситуды. Флексия – (лат. Flexio), буквально изгиб, склонение и изменение. Другое слово флексура – тектоническая структура, представляющая собой коленообразный изгиб слоистой толщи, в которой последняя претерпевает два резких изгиба. Флексура – изгиб. А флекситуда – начало перехода из одного состояния в другое под действием вторжения другой стихии. Её проявление – зыбь на воде под действием ветра, появления ряби облачков на чистом небе при верховом ветре, начало видение снов при засыпании. Стык между покоем и движением – изменение сил в противоположную сторону. Момент зарождение любви или усталости, прилива сил или влечения к чему-либо, а также начало любой беременности.