Гнев волхва - стр. 37

Оксана Павловна задумчиво заметила:

– А если они не православной веры? Строить многоэтажный дом, населённый иноверцами, рядом с храмом…

Эти слова вызвали гневный протест отца Климента.

– Не позволю! – пророкотал он. – Костьми на пороге лягу, а подобного не потерплю.

Только сидевший в дальнем углу на стуле капитан Трутнев помалкивал, не желая расстраивать земляков. Полагаясь на свою интуицию, которая его никогда не подводила, Илья Семёнович предвидел, что Кулички в скором времени ждут большие потрясения, и далеко не всё будет зависеть от желания коренных жителей. А, быть может, и совсем ничего…

Разгорячённое лицо Карины приятно охлаждал холодный ночной ветер. Выехав из Куличков, она сняла шлем, в котором ей было душно и нестерпимо жарко. Дорога в этот поздний час была пустынной, и она выжимала из мотоцикла всё, на что он был способен.

Мотор ревел, как разозлённый дикий зверь. Ветер свистел в ушах. Свет от фары, как огненный клинок, пронзал тьму. Слившаяся с мотоциклом Карина была похожа на одну их тех падающих звезд, которые по ночам пролетают над землей, оставляя за собой в тёмных небесах сияющий след. Она и чувствовала себя такой звездой.

Ощущение полёта пьянило Карину. Не меньше возбуждал её и смертельный риск, неизбежный при ночной гонке по плохой трассе, изобилующей крутыми поворотами и выбоинами. Ничто не могло сравниться с теми ощущениями, которые она испытывала в эти минуты, даже физическая близость с любимым мужчиной. Сейчас она была по-настоящему счастлива, не осознавая этого. И всей своей душой и плотью Карина отдавалась этому счастью, не думая о последствиях.

Она кричала словно в экстазе:

Ночь сойдет с ума,

Звездопад взъярится.

Я приду сама

Дикой кобылицей.

А ветер срывал звуки с её губ и уносил в непроглядную тьму, откуда они возвращались эхом, отразившись от верстовых столбов, деревьев, звёздного неба.

Все запреты сняв,

Обнажу я горе.

И, мольбам не вняв,

Со скалы да в море.

Это было любимое стихотворение Карины, которое она когда-то сама написала – как манифест, провозглашающий её жизненные ценности и отношение к самой жизни.

Лишь всплеснёт вода,

Горькая, как слезы.

Знаю, никогда

Не воскреснут грезы.

Пусть в твои глаза

Ввек не насмотреться,

Холодна слеза,

Сердцу не согреться.

Ни тепло, ни радостно

От любви минутной.

Горестно и тягостно

На душе распутной.

Мне ли одиночество

Звать или бояться?

Над лихим пророчеством

Мне ли не смеяться!

Но путь до города был долог. И когда ночная тьма стала бледнеть, а острота чувственного восприятия притупилась, Карина начала размышлять, чтобы разогнать скуку, вызванную однообразным пейзажем.

Мысли злыми пчёлами роились в её голове. Карину до глубины души оскорбил обман Олега, в котором она, сопоставив факты, уже не сомневалась. Она не понимала, зачем он придумал эту историю про подобранный в лесу самородок. Он ведь мог сказать ей правду…

«А вместо этого он посчитал меня доверчивой дурочкой, которая может поверить любой выдумке», – думала Карина. – «И ведь он оказался прав!»

Эта мысль злила её больше всего. Она знала, что в жизни случается всякое. Саму Карину за несколько лет до этого бабка Ядвига, приревновав к своему сыну, обратила в русалку. После чего поселила в Зачатьевском озере, где она в силу своего нового естества заманивала проходящих людей, чтобы утопить их. Тогда её спасли Олег и Михайло, называвшие себя жрецами Велеса и Перуна, проведя языческий обряд превращения русалки в человека. История поистине невероятная, и расскажи её Карине кто-то другой, она просто рассмеялась бы, сочтя за нелепую выдумку. Сама она ничего не запомнила из своего недолгого русалочьего существования, те несколько месяцев оказались словно вычеркнутыми из её жизни. Но она поверила на слово Михайло, зная, что тот не умеет врать. А ещё больше – ничем не объяснимому, почти животному, или, выражаясь языком современной науки, подсознательному страху перед его матерью, бабкой Ядвигой, который она начала испытывать с тех пор.