Глумовы - стр. 11
Закраснелась Елена Гавриловна, подумала: «Зачем он?» – и пошла на крыльцо, надев предварительно на ноги башмаки. Во дворе, крытом навесом, лежала на полу, сделанном очень давно из досок, корова, неподалеку от нее лежали овечки, направо поленница осиновых и березовых дров, налево, в углу, около стайки, опрокинуты сани, долгушка, начатая на продажу нынешним летом, но неоконченная и разный хлам: колеса, жердочки, чурбаны, верешак, а посреди двора, на веревочке, протянутой через весь двор, развешаны разных величин тряпки. На крытое же крылечко нужно подниматься четырьмя ступеньками. На крылечке рогожа, а в углу повешен глиняный чайник, служащий вместо умывальника. В сенцах, захломощонных кадушками, тулками, вениками, ведрами, сельницей, довольно чисто.
– Здравствуйте, Елена Гавриловна! – сказал Плотников.
– Здравствуйте, – едва слышно сказала Елена Гавриловна.
– Как поживаете?
– Ничего.
– Где же ваши-то?
– Мать ушла к отцу на рудник.
Они вошли в избу. Изба состояла из трех окон: два на улицу, третье во двор; в переднем углу стол стоит, а в самом углу – четыре иконы медные и перед ними божничка, т. е. полочка и лампадка; перед окнами две лавки; на стене приклеена картина Страшного суда и два другие лубочные изображения; в углу налево стоит шкафчик с посудой; большая русская печь, с приступками, корчагами, кринками, лопатой деревянной и ухватами, занимает четверть избы; против печки большие полати, под ними, против печки, стоит двухспальная кровать с плохонькой периной, двумя подушками, стеганным из различных лоскутков одеялом; над кроватью, в углу, висит сарафан, сермяга и большая шапка; под кроватью красный небольшой сундучок. На полу постланы половики изгребные, прибитые к полу гвоздиками.
– Насилу-то я попал к вам.
– Садитесь, гости будете.
– А ведь вам, чать, скучно?
– Ой, и не говорите…
– Как же вы одни-то теперь спите?
– Ничего.
Она врала: ей очень было скучно, она боялась, чтобы кто не убил ее, особенно в последнее время – ее пугали по ночам даже тараканы.
– Что вы поделываете?
– Чулок вяжу.
– Елена Гавриловна…
– Чего?
– Я весь измучился об вас… Не поверите: просто бы все так сидел с вами да на вас глядел.
– Ой ли?
– Ей-богу, Елена Гавриловна!
– Ну?
– Я люблю вас. – И он обнял ее, но она оттолкнула его, так что он чуть не свалился с лавки.
– Отстаньте!
– Я люблю вас.
– Поди-кось, так и поверили! Эк, дуру какую нашли. Коли сидеть хотите, так смирно сидите, а то свистну по чему придется.
– Экие вы жестокие! – И он взял ее за руку.
– Вам русским языком-то говорят! – И она ударила его по руке.
В это время щеки у нее сделались красными, грудь поднималась, она говорила не своим голосом.
– Матушка, Леночка, друг… – шептал Плотников; он сильно обнял Елену Гавриловну и поцеловал ее.
– Oй! – И она, вырвавшись, убежала к дверям и сильно крикнула: – Негодный человек вы после этого! – И она заплакала.
Плотников испугался; хотелось ему обласкать Елену, но она и слушать его не хотела.
– Уйди ты от меня, аспид проклятый!.. Ну, как я теперь в люди покажусь?
– Еленушка!
– Я, ей-богу, закричу!
Плотников пошел к двери.
– Прощай!
Она молчит.
– Прощай! – И он пошел.
– Илья Назарыч! – сказала она громко, но голос ее дрожал, и дернула его за сюртук; дернувши, она побежала к окну и, как ни в чем не бывало, села на лавку.