Глаза странника - стр. 17
К полудню облака, как по волшебству, дружно разбежались в неизвестном направлении. Июльское солнце радостно играло радужными бликами на сочных молодых листочках травы и деревьев, преображая утреннюю дождливую серость в буйство дневных красок.
Около часа ушло на сборы…
Пятьдесят километров пути, и во второй половине дня я открывала калитку родного дома.
Соседский кот, с приклеенной всему кошачьему роду мужеска пола избитой кличкой Васька, запрыгнул на крыльцо и уставился на меня круглыми желтыми глазами. Ласковый хитрец, он всегда встречал меня на пороге, будто знал, что в городских универсамах обязательно отыщется и для него лакомый кусочек…
– День добрый, Маргаритка! Глянь-ка, сколько твоих тёзок у меня под окном расцвело! – соседка Екатерина Евстафьевна, или просто тетя Катя, помахала мне рукой и, опершись о перекладину забора, наблюдала, как я загоняю машину в открытые ворота.
– Что-то ты сегодня средь недели пожаловала. Уж не в отпуск ли? Не помню, когда ты здесь последний раз отпуск-то проводила, года два аль три назад?
Тетя Екатерина – истинно русская красавица, несмотря на свои шестьдесят. Высокая, дородная, но отнюдь не толстушка… Темно-русые с проседью волосы, как обычно, заплетены в тугую косу, скрученную на затылке в тугой пучок, мягкие черты лица подчеркивает тонкая линия бровей, удивительной голубизны глаза всегда лучатся добротой и сердечностью…
Она вышла из калитки, направляясь ко мне, чтобы, как в детстве, обнять с дороги.
Красивая у нее улыбка, располагающая, искренняя, по всему видно, от сердца… И, несмотря ни на что, невозможно не ответить ей тем же…
– Здравствуйте, тетя Катя! – с сожалением вздохнула я.– Нет, не в отпуск… Случай выдался: вырвалась на три- четыре денька воздухом подышать, в речке искупаться…
– И на развалинах старой церкви побродить… – продолжила за меня Екатерина Евстафьевна.
– Изучили мои привычки?!! – улыбнулась я. – Да, место какое-то особое… Тянет туда…
– Так церковь же была, вот и тянет…
– Наверное…
– Ты погоди, – спохватилась.– Не уходи… Я тебе молочка принесу, настоящего, не такого, каким в магазинах торгуют.
Она направилась в дом и скрылась за приоткрытой дверью.
Я осмотрелась: за кустом шиповника увидела отца моей доброй соседки, деда Евстафия, сидящим, как обычно, на завалинке дома. На сей раз что-то заставило меня более внимательно приглядеться к нему: седые, давно не стриженые, волосы, выцветшие серо-голубые глаза в обрамлении густых серебристых бровей, пергаментная, испещренная глубокими морщинами, кожа. Однако время, хорошо поработав, всё же не смогло скрыть его былой привлекательности: черты лица, пусть и изувеченные старостью, были пропорциональны и правильны.
Зато грубая деревенская одежда с трудом поддавалась описанию: видавшие виды штаны, в былые времена, видимо, называемыми брюками, простая старенькая рубашка, стоптанные домашние тапочки и, конечно же, бессменная самокрутка собственного изготовления. Ничего другого дед Евстафий не признавал: все, от самых дорогостоящих, как он называл на свой лад, «Кентов», до « белого мора» считал наипервейшей отравой и «жизни укоротом».
– Здравствуйте, дедушка Евстафий! Сразу Вас не заметила. Простите…
– А мы, старики, со временем незаметными становимся, уходим потихоньку…