Глаза Клеопатры - стр. 37
Бабушка не оставляла попыток добиться правды для деда, но хрущевская «оттепель» кончилась, наступили «холода», и она решила последовать завету Корнея Ивановича Чуковского: «В России надо жить долго».
Бабушкин час наступил в 1987 году. Для этого пришлось немало потрудиться. Все время возникали непредвиденные осложнения. «Мародер» каким-то боком оказался представителем одной из малых народностей России и ловко этим обстоятельством воспользовался: организовал письма земляков в свою защиту.
– Поймите, – втолковывали бабушке в уже опостылевшем ей президиуме Академии наук, – мы прекрасно понимаем, что он негодяй, но он считается гордостью чувашского народа. Нельзя же ранить чувства сразу стольких людей!
Бабушка – «каменный гость» – была непреклонна. С ней самой тоже не все оказалось в порядке. В свое время она не дала советской власти толком себя репрессировать, и теперь непонятно было, как возместить ей пережитые «неудобства». Она отвечала, что ей ничего не нужно. Главное, восстановить научное авторство деда.
Провели экспертизу его черновиков, сохраненных железной старухой, пронесенных через ссылку, войну и послевоенное лихолетье. Экспертиза подтвердила то, что всем и без нее было известно: метод выведения засухоустойчивых злаков и сортов винограда был разработан Юрием Алексеевичем Скалоном, любимым учеником академика Прянишникова.
Деда реабилитировали повторно, на этот раз вместе с его научными достижениями. В президиуме Академии наук состоялся торжественный вечер. Бабушка, царственно величественная, в переливчатом темно-синем платье с белым кружевным воротником «принцесса», стояла, держа спину прямо, как артистка Ермолова на знаменитом портрете Серова, и никого ни за что не благодарила. Ей жали и целовали руку, ей вручали патенты, она молчала, лишь еле заметно наклоняя голову с густыми волнистыми серебряными волосами, уложенными в красивую прическу.
Все нужные слова за нее говорил ее сын, Игорь Юрьевич Скалон – представительный господин, на которого она не обращала никакого внимания.
Никита понимал, что водораздел между матерью и сыном пролег уже давно, пожалуй, еще до его, Никитиного, рождения. Отец был очень талантлив, но он сделал свой выбор, и это был даже не «Выбор» Юрия Бондарева, а скорее «Обмен» Юрия Трифонова. Он вступил в партию, чего бабушка категорически не одобряла. Отец в ответ твердил ей, что нормальный мужчина с нормальным мужским честолюбием в нашей стране не может сделать нормальную человеческую карьеру, не будучи членом партии.
А потом началось то, что бабушка прямо называла вырождением. Отец Никиты писал «заказные», «правильные», «нужные» статьи и вообще «колебался вместе с линией партии». Никита понял это слишком поздно. Отец оправдывал советское вторжение в Чехословакию, потом в Афганистан. Занял благодаря тестю высокую административную должность в АПН. А когда грянула перестройка и все, что раньше было нельзя, вдруг стало можно, он мигом «перестроился» и перешел на разоблачительные статьи. Но номер не прошел, его слишком хорошо знали и помнили. Слишком часто ему приходилось слышать в свой адрес: «А как же вы раньше утверждали совсем другое?» Бабушка наблюдала за ним не без злорадства. Ему пришлось уйти из журналистики, и он пристроился в кооперативное издательство, выпускавшее серию зарубежных детективов. Эта работа пришлась ему по душе. С годами Игорь Юрьевич перестал интересоваться чем-либо, кроме детективных романов.