Гильзы в золе (сборник) - стр. 12
Такси мчалось вперед.
Почти все произошло именно так, как Марков и Козловский рассчитывали. Старуха оказалась одна. Ее оглушили ударом рукоятки пистолета и сбросили в погреб. Но дальше их ждало разочарование. Обшарив все щели, ящики и шкафы, они нашли только две измятые рублевые купюры. Денег в доме не было.
В тот день, когда Ивану Евлахову передали просьбу Маркова и Козловского прийти вечером к зданию Дворца культуры, он понял, зачем его зовут.
Он расщепил чернильный карандаш, наскоблил с оголенного стержня кучку порошка, развел чернила.
«Мама, – написал он. – Если я не возвращусь, в моей смерти виновны Александр Марков и Михаил Козловский. Адреса их знает Коля Егоров. Целую тебя, мама, крепко-крепко. Ваня». Он вложил записку в паспорт и сунул его в ящик стола.
В комнате дежурного не умолкал телефон. Сегодня он снова принес весть: ограбили магазин на Бессарабской. Преступников было двое. Оба в масках. Пока один стоял с пистолетом около перепуганных насмерть покупателей, другой обшаривал ящики прилавка. Захватив выручку, преступники скрылись. Подобного не помнили уже три года.
– Как в дурном детективе, – невесело говорил начальник уголовного розыска, сухой, подвижный мужчина. Он сердито вышиб из мундштука окурок сигареты.
Через месяц случай повторился в другом магазине. На этот раз при нападении был серьезно ранен продавец.
Грабили небольшие, удаленные от центра города магазины.
Продрогшие и злые возвращались по утрам после безрезультатных засад оперуполномоченные и дружинники. Шагая гулкими пустынными улицами, каждый из них мучительно думал: «Кто они? Какие? Молодые или старые? Новички или матерые?»
Склонялись к мысли, что орудуют рецидивисты.
Но Марков и Козловский не были рецидивистами.
Марков окончил среднюю школу и учился на подготовительных курсах в строительный институт, а Козловский состоял студентом-заочником факультета журналистики университета.
Марков жил в переулке, где, как сказано в его дневнике, «нет фонарей, шумят тополя и целуются пары на скамейках».
Его отец был инженер-строитель, мать работала в продовольственном магазине.
Об отце Александр в дневнике писал: «Милый отец, ты уже стар. Никогда ты не мог разговаривать властным тоном. Не потому ли ты не стал ну хотя бы начальником СМУ, а работаешь тридцать лет инженером? Никогда ты не носил, насколько я помню, дорогих костюмов. Еще бы, ведь у тебя нас четверо. Мы любили слушать твои рассказы о том, как ты учился в институте в 30-е годы, как вы жили еще до Первой мировой. Ты помнишь смерть Ленина – времена для нас совсем далекие. Конечно, ты иногда бил нас, не без этого, но быстро отходил, и мы прощали тебе порку…»
Александр рос как все: упивался книгами, восхищался подвигами героев, мечтал о дальних странствиях. Страницы его дневника пестрели изображениями скрещенных стрел и сабель, парусов, наполненных ветром. Пират капитан Флинт и отважный Спартак были в его глазах одинаково необычайными и героическими. Пора любви и грусти нежной наполнила его душу свежими неизведанными чувствами, и он исписывал целые тетради неумелыми стихами о голубых глазах, сиреневом закате и чарах луны. Он зашифровывал записи дневника о первых встречах и мальчишеских поцелуях нехитрой тайнописью и ходил целый день, веселый и шальной, в ожидании вечера, обещавшего ему новую встречу.